Тьма внешняя
Шрифт:
– Не к ночи, не к ночи, – пробормотал Матвей, украдкой перекрестившись.
Лес становился все глуше, мрачнее.
Ветер шумел в ветвях сосен и буков, старые деревья тяжело скрипели. Тогда казалось, будто по лесу бредет нечто невообразимо огромное и злое. Остальное дорисовывала богатая фантазия и, несомненно, страх.
– Тяжело стало идти, – молвил силезец, когда уже не в первый раз им пришлось огибать поваленное старое дерево, – Так точно завязнем здесь.
Лес был совсем дикий и, временами, почти непроходимый. Под копытами коней лежал сплошной ковер
Быстро темнело, золотистые пятна пробивавшегося сквозь полог леса заката только усиливали темноту, сгустившуюся под деревьями.
– Ночь скоро, – тихо прошептал Матвей, – в такое время только и жди нечисть разную…
– Не знаю, может, здесь и водиться какая-нибудь нечисть, – Владислав почесал затылок, – Только скажу тебе вот что. Случалось мне забираться в места и поглуше, и с очень дурной славой, и ничего такого вроде не попадалось…
– Тут остановимся, – сообщил Владислав спустя пять минут, выехав на небольшую полянку. Ты собери тут костер, а я проверю, что тут вокруг.
Он скрылся за деревьями.
Оставшись один, Матвей сразу почувствовал себя весьма неуверенно.
Красный закат тлел где-то на горизонте, за деревьями, почти не давая света.
Вышедшая из облаков почти полная низкая Луна словно бы сделала лесной мрак еще более зловещим. Ее мертвенный свинцовый свет только сгустил черные тени. Между сосновыми и еловыми ветвями колыхались белая дымка тумана.
Вскоре солнце и вовсе скрылось, и на лес свалилась черная, как смола, ночь. Но не долго она довлела над миром. Яркие звезды засияли на небе россыпью только что выбитых талеров. Сумрачный свет луны, воцарившейся на небе, заливал обступившие его черные деревья.
Владислав все не появлялся, и Матвей начал не на шутку тревожиться, прислушиваясь к лесным шорохам.
Внезапно сердце его тревожно сжалось.
Как будто… Человек, высокий и худой, стоял у дерева, прижимаясь к стволу.
Нет это тень. Одна из многих.
Но вот одна из теней двинулась к нему. Матвей похолодел. Шепча молитвы, он схватился за меч. Но тень так же бесследно исчезла, как и возникла. Наверное, он принял за движение игру лунных отсветов.
– Тьфу, мерещится! – буркнул русин.
Да в следующую секунду так и застыл, не в силах сдвинуться с места.
Всю свою не очень долгую жизнь Матвей совершенно справедливо считал себя храбрым человеком, и, по молодости лет не очень-то страшился смерти… Но то, что он увидел, лишило его в мановение ока и всего его немалого мужества, и даже мысли о сопротивлении. Кошмарные, непредставимо чудовищные твари, словно извергнутые ночным сумраком, немо обступили его. Прямо напротив него стоял огромного роста, намного выше любого, даже самого высокого человека, уродливый обезьяноподобный козел. Рядом с ним стоял некто, одетый в подобие монашеской сутаны из гнилой рогожи, из-под низко надвинутого капюшона которой виднелся смутно белеющий череп. В руках «оно» держало косу.
Сбоку к Матвею заходило существо, могущее быть только восставшим из могилы мертвецом, распространявшим вокруг себя запах разрытой земли и гнили. Из провала рта свисал длинный, сочащийся гнусной слизью язык, слегка фосфоресцирующий в темноте. При свете луны можно было различить торчащие из гниющей плоти кости. Перебивая запах псины, тухлого мяса и еще чего-то не менее мерзкого, в воздухе явственно чувствовался серный дымок. Глаза гигантского козла горели тусклым, мертвенным, нелюдским светом, подобному тем огням, что горят над болотами и кладбищами.
Эти полные багрового огня глаза буквально парализовали Матвея, и рука его, вскинутая было для крестного знамения, безвольно упала. Все кончено, он погиб. Сатана послал своих слуг, дабы уничтожить жалких смертных, пытавшихся помешать его делам… Владислава они уже растерзали. Теперь его очередь.
– Господи, прости мя и помилуй! – обреченно пробормотал Матвей.
Черный козел (или сам Дьявол?), загоготав, указал дланью, в которой был зажат кривой меч, прямо на Матвея. Твари ответили утробным воем. Русин обратился в кусок трепещущего живого студня.
Сейчас клыки вурдалаков сомкнутся на его горле, и он рухнет, залитый кровью. И не было сил даже закрыть глаза, чтобы не видеть свою смерть.
Козел вдруг крикнул человечьим голосом, и то был крик боли и недоумения. Из его широкой груди торчало лезвие рогатины.
– Весело у вас тут! – проревел знакомый голос. – Никак с ярмарки, из балагана уродов сбежали и заблудились?!
Козел лишь бессильно заскулил, нелепо дергая когтистыми лапами. Не прошло и мгновения, как та же рогатина воткнулась в шею двуногому волку, просадив ее насквозь. Тяжело захрипев, волк рухнул на упавшее за секунду до того на землю тело рогатого урода.
Явно не ожидавшие отпора с тыла, адские существа пришли в себя только после того, как та же участь постигла тварь в саване с косой, причем чмокающий звук стали, входящей в живую плоть, свидетельствовал, что оная тварь состояла отнюдь не из одних костей.
Пришедшие наконец в себя твари, закричав в разноголосицу и завыв, скопом кинулись на Владислава. Метнув рогатину, как копье, в ближайшую к нему жуткую образину, Владислав мгновенным движением выхватил меч и одним броском оказался позади нападавших. И прежде чем те успели, мешая друг другу, развернуться в его сторону, двое из них уже рухнули на землю со смертельными ранами.
Против силезца осталось еще двое: бледные призраки в болотно-зеленых одеяниях, однако они, выкрикнув несколько весьма человеческих слов, которые, по поверьям, должны как раз отгонять подобные создания, кинулись бежать в разные стороны, тут же исчезнув во мраке.
Тяжело дыша, Владислав оперся на рогатину, выдернутую из груди мертвеца (теперь уже дважды мертвеца, наверное).
– Ей, надо же! – он вытер струившийся со лба пот, – косу прихватил, еще бы котел со смолой…
Матвей стоял, пошатываясь, и зубы его неудержимо выбивали крупную дробь. Ком в горле не давал выдавить не слова.