Точка Лагранжа (Сборник)
Шрифт:
— А куда мне идти без него? — тихо засмеялся индеец. — Мой господин послал меня, чтобы я принес ему сокровище. Если я вернусь к нему с пустыми руками, он скажет: ты, Руми, ни на что не годен, лучше тебе полежать под скалой, подождать, пока на тебя сбросят большой камень. Вот как скажет мой господин, Инкарри.
Пока он говорил, капитан приблизился к нему шагов на пять — во всяком случае, он искренне надеялся, что движется в правильном направлении.
— Ну, извини, Руми, — вздохнул он, поводя перед собой стволом «Потапыча». — Отпустить тебя с камушком я тоже права не имею, сам понимаешь.
Нажал на спусковой
И ничего. Метнулись в стороны крылатые серые тени — то ли птицы, то ли летучие мыши, — на мгновение высунулись из темноты скрюченные мертвые деревья, торчащие из топей, и мир снова окутала тьма. Если Однорукий и вправду находился где-то там, впереди, то он слишком хорошо прятался.
— У тебя много патронов, Эль Капитано? — как ни в чем не бывало осведомился он, когда эхо выстрела затихло в ночи. Хохотнул противным, скрежещущим смехом.
— Достаточно, приятель. Можешь не считать выстрелы — я всегда таскаю с собой запас.
— Молодец, — похвалил индеец. — Ты был хорошим солдатом у себя на родине?
«Где же он прячется? — лихорадочно соображал Анненков. — Судя по голосу, градусов на двадцать правее того дерева, которое я вроде бы видел прямо перед собой… Но ведь он же не идиот, наверняка схоронился за какой-нибудь кочкой».
— Как я тебе отвечу, Руми? — серьезно проговорил он. — Плохие солдаты не выживают в той мясорубке, через которую я прошел. А хорошие солдаты не проигрывают битву за свою родину.
— Нет, ты хороший солдат, — не согласился Однорукий. — Я видел, как ты убивал моих людей у моста… Но скажи, Эль Капитано: зачем тебе Глаз Пачакамака? Ты хоть понимаешь, что это такое?
Анненков подумал, одновременно пытаясь бесшумно передвинуться в ту сторону, откуда вроде бы раздавался голос.
— Ловушка, — сказал он наконец. От того места, где засел Однорукий, его отделяло не больше десяти шагов. — Это ловушка для душ.
— Правильно, — удовлетворенно проговорил индеец. — Ловушка. И ты в нее попал, Эль Капитано.
Анненков почувствовал, как под ногами проваливается земля. Невозможно, невероятно — с его болотоходами можно было пройти, не замочив портянки, половину Сиваша, что уж говорить о здешних вымороченных топях, — но он все-таки проваливался, падал в неизвестно откуда взявшуюся яму. С мерзким хлюпаньем хлынула туда же, в подземную полость, холодная болотная жижа. Капитан раскинул руки и попытался упасть на трясину крестом, но это удалось лишь отчасти. Левая рука действительно зацепилась за что-то напоминающее толстый корень, правая, в которой Анненков сжимал «маузер», ушла в грязь. Внизу страшно урчало и взревывало. Капитан отчаянно молотил ногами, но теперь болотоходы только мешали. Никакой тверди, на которую можно было встать, внизу не было — судя по всему, Анненков провалился в приготовленную заранее западню, что-то вроде гигантского короба из ветвей, с которого вовремя сняли крышку. «Вот сейчас снова накроют, — флегматично подумал капитан, — и будет мне в буквальном смысле слова — крышка». Чертов индеец его перехитрил. Так поступали полесские мужики, уходя от наступающих армий Гинденбурга, — прокладывали по-над топями обманные гати, а сами заманивали немцев, уходя
— Вот и все, Эль Капитано, — сказал Однорукий, подходя. Анненков по-прежнему не видел его, да и особенного интереса глазеть по сторонам у капитана не было. Но, судя по голосу, индеец находился где-то совсем близко, шагах в трех-четырех. — Барахтаешься? Молодец. Мужчина должен сражаться до конца, должен быть сильным.
Анненков судорожно цеплялся за корень — левая рука немела, пальцы, впившиеся в дерево, казались ломкими и хрупкими. Он знал, что стоит им разжаться — и он уйдет в разверзшуюся под ногами бездну с головой. Он повернул голову на звук голоса и немедленно хлебнул вонючей холодной жижи.
— Позволь, я помогу тебе, — предложил Руми. Анненков наконец увидел его — темное бесформенное пятно в окружении таких же пятен тьмы. Но у этого пятна в чернильном сгустке, означавшем руку, что-то смутно поблескивало. Металл.
— Прощай, Эль Капитано, — торжественно проговорил Однорукий, и металл блеснул снова. Наверное, где-то наверху все же пробивался сквозь тучи слабенький лунный свет, потому что иначе этот блеск объяснить было невозможно. Анненков услышал свист и тяжелый, стонущий удар. Корень, за который он держался, вздрогнул и спружинил, а пальцы ощутили прикосновение ледяного металла.
«Мачете! — мелькнуло в мозгу Анненкова. — То самое, что было у него в руке, когда он натравил на меня своих людей перед взорванным мостом! Он хочет отрубить мне пальцы!»
Руми досадливо крякнул и вновь занес мачете над головой. Было ясно, что на этот раз Однорукий не промахнется.
Капитан разжал пальцы быстрее, чем осознал, что делает.
Мачете с глухим стуком ударило в корень. Анненков выбросил вверх левую руку в отчаянной попытке перехватить огромный нож. Пальцы скользнули по металлу, сорвались…
Бездна под ногами издала торжествующий рев.
Капитан повалился на левый бок, из последних сил помогая себе ногами. Один из болотоходов, кажется, свалился с ноги, но непонятно было, лучше стало от этого или хуже. Анненков заорал, дернулся, пытаясь вывинтиться из мягкого капкана болота, и наконец сумел выпростать на поверхность правую руку, сжимавшую «маузер». Несколько раз рванул спусковой крючок.
Отдачей от выстрела его вбило в топь с головой. А потом сверху обрушилось на капитана что-то мягкое и тяжелое.
Анненков вцепился в индейца свободной рукой, потянул вниз, на глубину — тот почему-то не спешил тонуть, как будто был наполнен изнутри воздухом, — судорожными движениями подминая под себя, и, пока тот не ушел совсем глубоко, выбрался на край западни, используя тело врага как ступеньку. Выбравшись, он долго лежал лицом вниз, сотрясаясь всем телом, с омерзением выплевывая забившую горло болотную жижу. Потом кое-как поднялся на колени, привалился спиной к ближайшей кочке и принялся чистить «маузер», поминутно сплевывая и матерясь. В таком положении и нашел его на рассвете Ланселот Стиллуотер, осторожно выехавший на утыканную мертвыми деревьями болотистую проплешину, посреди которой зияла наполненная черной, вязкой на вид водой квадратная яма.