Точка опоры
Шрифт:
Стулья временно заменили ящиками из-под книг и принялись за работу на новом месте. Владимир до появления делегатов съезда спешил написать проект устава партии, чтобы с ним могли не спеша ознакомиться все соредакторы «Искры», Надежда, снова наладив связи с агентами и партийными комитетами на родине, начала писать доклад «Искры» съезду об организаторской работе в России.
Как всегда, работали увлеченно. А здесь все располагало к тому: через открытые окна вливался чистый воздух, полный ароматов цветов и молодой листвы деревьев парка.
Владимир Ильич
— Вот хорошо — есть чаек! — С удовольствием потирал руки. — Налейте-ка, Елизавета Васильевна, горяченького.
— Хорошо-то хорошо, только… — теща сдерживала вздох, — не из самовара. Как ни заваривай, все равно не тот чай.
— Погодите, вернемся в Питер — отведете душу.
— Да уж почаевничаю!.. Только скоро ли?
— Скоро.
2
— А у нас гость! — сказала, подзадоривая улыбкой, Елизавета Васильевна, когда Ульяновы вернулись с воскресной прогулки на гору Салэв. — Отдыхает наверху.
— Митя?! — обрадовался Владимир, взбежал по крутой лестнице. — С приездом!
— Володя!
Братья обнялись.
Надежда подымалась медленно, придерживая подол длинного платья. Дмитрий бросился к ней навстречу, дважды поцеловал руку, сказав, что второй раз по поручению жены.
— А карточку ее привез? — спросил Владимир.
— Нет. — Дмитрий кашлянул, прикрывая рот рукой. — Я ведь нелегально. Делегатом от Тульского комитета.
— Знаю. А ты где-то среди лета умудрился простудиться.
— На границе речку вброд переходил. Вода была холодная, быстрая, чуть не сбила с ног. Но это ничего, пройдет.
Надежда, извинившись, спустилась на кухню, чтобы поговорить с матерью об ужине. Елизавета Васильевна сказала, что уже успела купить белых булочек, колбасы и сыра.
Братья перешли в третью комнату наверху, и Владимир сказал:
— Я думаю, тебе тут будет удобно. Кровать завтра купим. А пока… Матрац и одеяло есть, простыни у Нади найдутся.
— А подушка у меня своя. — Дмитрий, улыбаясь, указал глазами в угол комнаты, где стояла его корзина из тонких ивовых прутьев, к крышке которой была привязана крученым шнурком подушка в плотной парусиновой наволочке. — Я по-дорожному. По-российски…
Сели на ящики, и Владимир принялся расспрашивать сначала о матери и Маняше, потом об Анюте, тайно вернувшейся в Россию, и под конец о Марке. Как он там, в далеком Порт-Артуре?
— Пишет, что здоров. У него хорошая работа на железной дороге… Ну а вы как тут? Елизавета Васильевна рассказала — ты болел.
— Нервы подвели. Но, как видишь, все прошло.
— Ты же совсем не отдыхаешь.
— Нет, мы каждое воскресенье уходим в горы. Чистый воздух. Прекрасный отдых!
— Но тебе надо по-серьезному. Хотя бы недели на две. Как врач, советую…
— Ишь ты! — Владимир, вскинув голову, расхохотался. — Уже с врачебными прописями!.. — Встал, прошелся по комнате. — Нет, Митя, нынче нам не до отдыха. Такое сложнейшее, архисерьезное дело!
— Ты думаешь, съезд пройдет
— Очень большие. Предстоит борьба. Серьезная борьба за чистоту марксизма!
— Вон что! А я-то думал…
— Видишь ли, Митя, мы прилагали все усилия к тому, чтобы на съезд приехали сторонники «Искры», но… — Владимир сожалеюще развел руками. — Приедут и недобитые «экономисты», и «рабочедельцы», которых — ты знаешь — я критиковал в «Что делать?». Явятся бундовцы, а это трудная публика.
— Я слышал, не будет Кржижановского…
— Да, к нашему глубокому сожалению, Глеб не может приехать. В Самаре комитет работает меньше года и по положению не правомочен выбирать делегата.
— Странно.
— И еще жаль, что по той же причине не приедет Ленгник. Это крепкий человек!.. Но мы, Митя, не предаемся унынию. У нас будет, — Владимир сжал пальцы в кулаки, — искровское большинство! И победа будет за нами. Правда, искровцы тоже разные. Да, да, не удивляйся. Есть «твердые», последовательные марксисты, есть и такие, которых я бы назвал «мягкими», склонными к вилянию. Кроме искровцев и антиискровцев будут еще колеблющиеся, этакое «болото». Их предстоит убеждать, перетягивать на свою сторону. Хорошо, что ты приехал, — одним голосом больше.
— Я поспешил, чтобы разобраться во всем.
Поднялась наверх Надежда, пригласила к ужину.
— Мы с тобой, Митя, успеем обо всем поговорить, — сказал Владимир, спускаясь по лестнице вслед за братом. — Пойдем в парк, на берег озера. Вечер тихий, теплый…
— А в шахматы сразимся? — спросил Дмитрий, спустившись в кухню, где был накрыт стол для ужина.
— Если удастся выкроить свободный часок… Ты знаешь, отцовские шахматы я вожу с собой, а не играл уже больше года.
Чай разливала Елизавета Васильевна; Дмитрию, наливая покрепче, сказала:
— В Питере я угостила бы вас чайком с малиновым вареньем — весь бы кашель как рукой сняло.
Ленин мчался на велосипеде: спешил в библиотеку. Но ему навстречу шел Мартов с высоким, крепко сложенным молодым человеком. Лицо у незнакомца белесое, лоб широкий, глаза светлые, кончики усов закручены шильцами. Несомненно, делегат. А от какого комитета?
Мартов был бледнее обычного, щеки ввалились, костюм висел, как на тонком манекене, и Владимир Ильич подумал:
«Здоров ли Юлий? После съезда нужно настоять, чтобы отдохнул в горах».
Притормозив, соскочил с велосипеда; заговорил раньше, чем Мартов успел представить делегата:
— Я — Ленин. А вы?
Шотман назвался.
— Александр Васильевич? — переспросил Ленин, не выпуская его руки. — Для съезда — Горский? Очень хорошо, что приехали загодя. Познакомитесь со всеми. А от какого вы Питерского комитета?.. От Вани? Значит, мы единомышленники!
Еще раз пожав руку Шотмана, Владимир Ильич повернул велосипед и жестом пригласил к себе:
— Тут рядом…
— Ты куда-то спешил? Если за газетами, то я запасся. — Мартов указал глазами на свои карманы, из которых торчали утренние местные газеты и рукописи для «Искры».