Точка опоры
Шрифт:
— Контрабандистам можно верить, — сказал Мартов, нервно похлопывая по спинке стула, и опять покосился на чемоданчик Басовского: «Не с пустым же он пришел».
— Из Теофиполя, — продолжал гость, — груз пойдет через Шепетовку прямо в Киев. А там я все налажу. Гарантия: десять пудов в месяц!
— Оч-чень хорошо! — Владимир Ильич потряс руку Басовского. — Деловой подход! Нам необходимо как можно скорее насытить страну искровской литературой. Действуйте!
Гость помялся и снова взглянул на чемоданчик.
— Что у вас там? — Владимир Ильич встал, сделал шаг в сторону чемоданчика. — Так заботливо оберегаете…
— Да…
— А ответ сразу не сложился. Понятно.
— Пока никакой нелегальщины там нет. — Подавляя смущение, Басовский поднял глаза. — Но я хотел бы для пробы взять… Хотя бы пуда полтора. Об упаковке договоримся.
— Отлично!.. В добрый час!..
Владимир Ильич позвал Надежду Константиновну и сказал, чтобы она запомнила адреса и условилась о шифре. Эту транспортную связь они будут называть путем Дементия.
Из кухни растекался по квартире аромат крепкого кофе, и Надежда Константиновна пригласила туда гостей, на ходу извинилась:
— Столовую нам заменяет кухня. Мы тут по-студенчески… И, кроме печенья, угостить нечем.
— Эмиграция не теща, — подхватил Мартов и переглянулся с Басовским. — Хотя и говорят некоторые: «Чай да кофе не по нутру, была бы водка поутру», но я — за кофе. Божественный напиток! У Салтыкова-Щедрина в очерке «За рубежом», помнится, сказано: «Часов до двенадцати утра распивали кофеи»… А мы на дорожку по чашечке с нашим удовольствием.
Дней через десяток пришло известие: груз благополучно доставлен в Киев. Некую толику его отправят в Питер.
А в августе Дементий готов перевезти не менее восьми пудов.
7
Друзья переслали из Парижа апрельскую книжку «Русского богатства». Уголок одной страницы был кем-то загнут. Там «Письмо в редакцию» В. Дадонова, настрочившего в прошлом году клеветническую статью об иваново-вознесенских рабочих: они, дескать, и пьяницы, и к знаниям равнодушны, и к самостоятельной деятельности неспособны, и солидарности у них нет, и к народному театру относятся индифферентно, и кооперативами не интересуются. Послушаешь такого мудреца — хуже российских рабочих нет никого на свете! В прошлом номере социал-демократ Сергей Шестернин достойно ответил народническому брехуну, словно борец в цирке, при всем честном народе положил на лопатки. Уличил, как шулера, передергивающего карты, — все цифры там подтасованы да перевраны. А уж Шестернин-то знает «Русский Манчестер», — несколько лет служил там городским судьей. Молодец! Но Дадонову хочется последнее слово оставить за собой.
«А ну-ка, ну-ка, — торопил себя Владимир Ильич. — Что он тут понаплел? Благочестивый либерал!»
Читал быстро, шелестели резко перевертываемые листы журнала.
— Опять дудит в свою народническую дуду. — Позвал жену. — Надюша, полюбуйся. Вот. Клеветник не унимается. Без стыда и зазрения совести утверждает, что «любовь к чтению среди рабочих в два с половиной раза меньше, чем среди крестьян». И редакция ему под стать: считает полемику законченной. — Хлопнул толстенным журналом по кромке стола. — Нет, шалите, господа! Закончить полемику так не в ваших силах. «Искра» не может пройти мимо этакого бесстыдства.
— Конечно, конечно, — Надежда взяла мужа за руку. — Только ты, Володя, не волнуйся.
— А ты сначала прочитай… Разве можно быть спокойным, когда клевещут на рабочих? Нет, мы этого так не оставим.
— Всего недели две. Не больше. Помнишь, мы еще благодарили его за слова об «Искре».
— Да, да. Отзывы рабочих — важная нравственная поддержка. «Искру» в России уже успели полюбить, и мы обязаны заступиться за иванововознесенцев.
— Богдан — самый аккуратный из наших корреспондентов. Я думаю, скоро от него придет ответ.
— Не будем откладывать на завтра то, что необходимо сделать сегодня. И лучшего автора искать не надо. Главное — сам рабочий. Светлый ум. Пиши ему: ждем ответ на возмутительную статью Дадонова. Пусть достанет в библиотеке «Русское богатство», начиная с декабря прошлого года. Если нужно, может купить на наш счет. Особо пометь: очень важно было бы пометить в «Искре» опровержение этого вздора со стороны рабочего, знакомого с жизнью Иваново-Вознесенска.
Надежда уже набрасывала карандашом черновик письма, а Владимир еще раз перелистал журнал.
Когда Надежда принесла ему беловик, он, пробежав глазами половину письма, вдруг переспросил:
— Заметку? Нет, заметки явно мало. — Взял перо. — Нужен весомый ответ Дадонову, обстоятельный, боевой.
— Богдан сумеет.
— Вот и напишем: «Статью или заметку». Заметку — это в крайнем случае. И хорошо бы — в «Зарю». Статья рабочего в толстом научном партийном журнале — это было бы очень и очень важно. Ну, там посмотрим, когда получим. — И продолжал читать: — «…опровержение этого вздора со стороны рабочего…» Отлично. Но лучше будет, если мы усилим. — Под словом «рабочего» провел три жирные черты. — Вот так. «Ваши корреспонденции помещены». Хорошо! Всем корреспондентам, в особенности рабочим, будем всегда отвечать немедленно. Они же там ждут весточки с каждой почтой. Волнуются: подойдет ли заметка? Напечатают ли? И чего редакция ждет от них?
Возвращая письмо, сказал:
— Отправь самым надежным путем, чтобы ни в коем случае не затерялось. Да, надо дописать в конце: видел ли он наши новые номера? А самое главное — имеет ли он заработок? А то получается неловко: советуем купить пять номеров толстого журнала на наш счет, а у него там, может быть, и гроша за душой нет. Что он подумает о нас? Хороши редакторы! Если ответит, что перешел на нелегальное положение, пусть и не пытается искать работу. Это его свяжет. А он для нас, для партийной газеты, сама знаешь, очень полезен. Полезнее других, даже профессиональных революционеров. И мы с удовольствием, так и напиши — с удовольствием гарантируем ему тридцать рублей в месяц.
После ужина Владимир Ильич принялся за газеты. Елизавета Васильевна, покурив у открытого окна, легла спать. А Надежда подсела к маленькому столику на кухне и начала по-учительски ровным, спокойным и четким почерком переписывать для набора рукопись мужа. Чтобы не пропустить ни единой строчки, ни единой запятой, она передвигала линейку, а переписанные абзацы сверяла слово за словом. Она делала это увлеченно, как бывало в Шушенском, когда переписывала «Развитие капитализма в России». Ее волновало каждое меткое слово, и она говорила себе: