Точку поставит сталь
Шрифт:
Могла бы изобличить — и на этот раз вовсе не костоломов Косоглазого! — «полосатых рубашек», чьи массовые жестокие рейды и грубейшее применение силы больше напоминает не стремление сохранить и преумножить правопорядок, но попытку показать когти и безжалостной силой навязать району спокойствие и покорность.
Наши площади снова заляпаны красным… Как было в древности, и как будет всегда. У них есть власть, сила и ими же сочинённые кодексы, а это значит, что официально «плохие» — это мы.
Снова кто-то считает себя в праве, а кто-то ощущает беспомощность. Снова интересы
У них никогда не было настоящего закона, только иллюзия обладания нами.
Они всегда предоставляли нам самим решать проблемы, карать виновных, определять сильных, и считали, что всё под присмотром.
И вот теперь они пришли взять то, что считали своим по праву. Пришли за беспрекословным подчинением. Но ожидаемо ошиблись, и полилась кровь.
Так было. Так будет. Но отныне совсем другие прокламаторы станут вещать вам о происходящем на знакомых улицах родного района…
Потому что сегодня голос «Ломкой горечи» звучит в потоках Мицелиума вовсе не для этого. Чапати обещала вам подумать и принять решение. Нескольких бесконечных дней мне вполне хватило для осознания своего места в мире, а также для оценки обстоятельств, направивших меня в эту точку собственного существования.
Мои терпеливые и преданные… Чапати вынуждена попрощаться и попросить прощения у всех, кто ждал и надеялся на дальнейшие расследования «Ломкой горечи».
Вероятнее всего, через какое-то время агентство встанет на лапы и продолжит работу, а на моё место придёт другая — та, что сможет по праву назвать себя Моноспектральной Чапати и поведёт вас через бурю невзгод и ужасов, что испокон веков неотрывно следуют за каждым обитателем Тиама.
Я покидаю канал «Ломкая горечь», и искренне прошу прощения у каждого, кто расстроен, обескуражен или озлоблен этой новостью. Чапати… моё воплощение Чапати, приняла решение встать на путь чибито, отсроченной смерти по заветам предков… и пусть множатся дни тех, кто не знает смысла этого архаичного понятия.
В эти дни, проведённые в одиночестве и раздумьях, мне было очень нелегко. А от помешательства удерживало лишь осознание, что вокруг меня, за стенами комплеблоков и совсем рядом — в Бонжуре и даже за его пределами, — меня всё-таки окружают те, кто будет помнить эту версию Чапати и просить Всемилосердную Когане Но о снисхождении к моей душе.
Я склоняюсь перед вами в ожидании прощения и шепчу слова расставания.
Знаю, так было нельзя, но я осмелилась, даже осознавая последующее посмертное наказание за порогом крематория… да, мои сердечные, Моноспектральная Чапати закончила путь киуаам-пуджа. Сделала это сама, и лапа моя не дрогнула ни разу.
Теперь голова моя опалена огнём, и нет на ней ни единого волоска. Щёки мои покрывают глубокие шрамы и едкая мазь, отдаляющая заживление. Веки Чапати срезаны, дабы я смогла увидеть то, что было скрыто в моей жизни завесами самонадеянности и слепой любви. Ритуальный нож-пурпа в моих пальцах рассёк кончик хвоста надвое и сделал надрезы на пятках; колючим поясом перехвачена моя лёгкая накидка.
Таков путь осознания позора, путь ожидания конца
А ты… Малыш, если ты вдруг слышишь этот голос на потоках станции «Ломкая горечь»… мне остаётся лишь надеяться, что ты поймёшь. И не станешь держать на меня зла, когда мы обязательно увидимся снова в других жизнях…
На этом — всё. Берегите близких и себя.
Мира — добрым, и пусть враги боятся правды, которая однажды непременно разотрёт их в пыль!
Глава 4
ТЫ ПРИЗЫВАЕШЬ СМЕРТЬ
Первый блокпост мы проскочили на удивление легко.
Было непросто, но я улавливал обрывки переговоров, и даже по тонам определил, что проблем почти не возникло.
А вот на втором заминка всё же случилась…
Это, конечно, заставило понервничать. Даже осторожно протянуть руку к поясу и расстегнуть кобуру «Наковальни».
Вообще не скажу, что не нервничал и до этого момента. Да и комфортным моё странное путешествие назвать было сложно. Да что там? Я видел консервированную рыбу, которой приходилось удобнее, чем мне сейчас.
Темнота, духота, постоянная тряска и непрерывное мычание десятков коров вокруг создавали фон настолько давящий и бьющий по нервам, что меня почти колотило. А может, и колотило бы, не будь новое транспортное средство таким… тесным.
В общем, на втором блокпосту к разговору с ракшак присоединились старшие сааду храма «Благочинного Выжидательного Созерцания». Может, даже сам Пикири подключился. И проходил этот разговор — вынуждая свински потеть и ожидать дурного, — на чуть повышенных тонах. А ещё меня в роли незапланированного пассажира откровенно бесило отсутствие возможности узнать, как далеко мы сумели добраться.
Стараясь дышать как можно тише, я вслушивался в голоса снаружи.
По всему выходило, что переговоры затягивались. До меня доносились жалкие обрывки, но было нетрудно понять — служивым вообще не впилось убирать заградительные конструкции и отгонять выставленную технику только для того чтобы пропустить процессию сааду с дюжиной самодвижущихся повозок, гружёных гробами. Да в придачу внушительное стадо священных животных, выводимых из опасной зоны, чтобы любимиц Когане Но не посекло случайными фанга.
Спина взмокла, руку на башере начало сводить. Разговор снаружи становился всё более громким и напряжённым. Судя по всему, теперь внимание ракшак привлекли раненые, в которых ретивые офицеры заподозрили не пострадавших мирных чу-ха, а покалеченных в боях казоку-йодда, решивших тихонечко покинуть жаркий район.
Несмотря на дозволение первой линии блокады, кто-то из хвостатых в униформе визгливо приказывал разворачивать колонну и возвращаться в Бонжур.
А затем я услышал голос Пикири, теперь в этом сомнений не оставалось. Причём голос не привычный мягкий, которым тот травил поучительные байки в полумраке питейных за пиалой паймы, а напористый и резкий, каким только истории о боевых победах Когане Но рассказывать.