Точное будущее. Лучшая фантастика – 2024
Шрифт:
– Что ты хочешь сказать? Что зародыш…
– Федя, – яростно прошипела Ганна, сузив глаза. – Она хотела назвать его Федькой. Федька отлично развивался до пяти месяцев, до второго скрининга. А потом в него вселилась гребаная одержимая нейросеть. Не в Галку. В него.
Юрек опустился на стул и сжал ладонями голову. В висках немилосердно гудело, яростно бился пульс.
– Это невозможно. Ты же знаешь, что невозможно. Боты не проходят плацентарный барьер.
– А вот прошли. Может, они тоже мутируют. Откуда вы знаете? Вы же только делаете вид, а сами не знаете ни черта!
Есть несколько непреложных законов. Правил безопасности.
Боты не проходят плацентарный барьер. Не передаются от хоста любому другому хозяину ни половым путем, ни при переливании крови. Покинув организм хоста, бот погибает в течение нескольких миллисекунд. Чипироваться можно только добровольно, по достижении совершеннолетия, заверив согласие на операцию ЭЦП, только в сертифицированных клиниках.
Все так. Но ведь формально боты и не покинули организм матери, проникнув в эмбрион… Повышенная проницаемость сосудов плаценты? Как? Черт возьми, как?
– Она это поняла не сразу, – донесся откуда-то издалека голос его собеседницы.
Ах да. Ганны.
– Говорила, кто-то начал ей в голове нашептывать, не ее ассистент, она свою нейросетку Маруськой звала, а другой. И видения. Очень страшные. Кровь. Ей казалось, что она размазывает по стенам кровь, человеческую, и стены начинают светиться. Что если добавить кровь в штукатурку, получится замечательный узор. А потом в этом доме будут жить очень, очень счастливые люди, счастливые и мертвые, они будут ходить и думать, что живы, но за них все будет делать нейросеть. Галка очень испугалась. И сбежала. Надеялась, что тут оно замолчит, в Околицах же нет подключения к Сети. Но оно продолжало шептать, каждую ночь, и днем тоже. А четыре дня назад, когда меня и папы не было дома, а Полька была в садике, она вышла во двор. Папа как раз забор чинил, обтесывал с вечера колья. Она взяла кол. И воткнула себе в живот. И вот так мы ее нашли. Все? Все рассказала? Или тебе еще этот кол с ее отпечатками предъявить? Так он у следователя. Пойди, помаши удостоверением, или как они там у вас, регистратором со лба читаются?
Ганна шипела, но Юреку было не до ее злобы. Надо было срочно связаться с куратором курса. С отделом информационной безопасности. И, наверное, с дирекцией. От практики его, конечно, отстранят, вышлют специалистов покруче, но это неважно, главное – отловить выброс и узнать, как он проник в зародыш, нарушив все и всяческие законы.
И еще очень хотелось спать. Нестерпимо, нестерпимо хотелось спать.
Где-то далеко вилка звякнула о тарелку и приглушенно взвизгнула Ганна. А потом чернота.
Все бы ничего, но вот сны…
…В старой церкви горят свечи, сотни свечей, и одуряюще пахнет – воском? Ладаном? Он-я-Брут истошно мечется по внутреннему меловому кругу, забыв про Писание, голосит ведьма, призывая Вия. Сотни мелких чертей, суетливых порождений AI-тренажера, толкают и тащат увесистое чудище, до идиотизма похожее на то, в старом черно-белом фильме, замшелого подземного гнома, но ничего нельзя сделать, ничего – гном открывает глаза, прожекторы тусклого желтого света, и попытка опять заканчивается провалом…
В зимнюю сессию Ищенко дает второкурсникам практическое задание – раскатать в симуляторе историю ведьмы и бурсака так, чтобы выжил бурсак. Удивительно простое на первый взгляд, но на зачете режутся все, раз за разом. Тогда, чтобы «стимулировать креативность» студентов, фольклорист ставит их в пары. Играть не против нейросети, а против живого противника. Пары определяются жеребьевкой. Юреку выпадает играть против Женьки. Слепой случай, это мог быть кто угодно, например Славка. С тем же эффектом, но тогда было бы не так… больно? Стыдно? Но что такое боль и стыд во сне внутри сна?
В старой церкви так тихо, что страшно дышать…
Юрек открыл глаза.
Сияние свечей, такое неверное и тусклое вчера, ослепляло. Свечи были всюду. На секунду показалось, что он сам лежит в гробу, утыканном сотнями свечей.
Потом зрение сфокусировалось, и одновременно вернулась память.
Он резко вскинул руку, чтобы активировать браслет.
Браслета на руке не было.
Полоска незагорелой кожи там, где всегда, сколько себя Юрек помнил, браслет. И все.
Голова пульсировала, как огромное яйцо, которое нетерпеливо долбили изнутри клювом. Напряг шею, плечи, попробовал приподняться. Оторвал все-таки себя от пола, превозмогая боль…
В полуметре от его лица на скамейке, безвольно свесив руки, лежала Ганна. На виске у нее темнела здоровенная ссадина, длинные темные волосы спутались, а лицо было еще бледнее, чем накануне на пруду.
Справа маячил гроб. Закрытый. Значит, ночь еще не наступила, время есть.
Тихо выматерившись, Юрек вскочил и, прихрамывая, поспешил к двери. Заколотил что было сил в старое дерево.
Дверь была закрыта снаружи. В ответ на его суматошный стук из-за двери донеслись голоса, потом их перекрыл один голос. Знакомый. Блеющий голосок Макара Ильича, заместителя старосты.
– А ты, милый, не колотись. Успокойся там.
– Дверь открой, старый козел! – рявкнул дес. – Хочешь меня заставить замолчать, ладно, девчонку пожалей.
За дверью разноголосо заворчало, потом затихло опять. Юрек трижды звонко пнул створку, та завибрировала, но не поддалась. Хорошо же строили этот сарай, на совесть. Или с таким вот расчетом и строили. Запереть и… и что? Поджечь?
Он оглянулся на окна, наполовину ожидая увидеть там железные решетки. Решеток не было. Но сами окна прорублены так высоко, что почти терялись в сумраке свода. Если составить вместе скамейки…
– Ты, милый, не пытайся бежать, – как будто прочел его мысли Макар Ильич. – Мы тебя и девку, если что, тут встретим. Не хотелось бы, конечно. Мы люди мирные. Честные и богобоязненные. Василь вон чуть не плакал, когда девку твою огреть пришлось, полезла тебя, дурня, защищать. Грозилась все, что в район на нас донесет, ректору вашему позвонит. Ха. Как будто район и ректор не в курсе.
– Островский? – выпалил Юрек и тут же мысленно обругал себя, нечего вестись на их ложь.
– Может, и Островский. А может, и Пушкин Александр Сергеич, – гыгыкнуло из-за двери. – Думаешь, им приятно, что ваши технологии… пошаливают. Сбоят технологии-то ваши. Ты же все понимаешь, милый. Это ж каждая чипированная барышня теперь, считай, под богом ходит. А их у вас там сколько в городе, пять миллионов? Больше? А по стране? А по миру? А оно надо им знать? Рождаемость у вас и так не ахти, а тут много кому захочется… превентивно, значит, чтобы не случилось чего. А страховки им плати? Сколько денежек-то, прикинь? Вот то-то.