Тодор из табора Борко
Шрифт:
– А, попался, чертов крестник! Тут тебе и конец выйдет.
Тодор присмотрелся - ловушка решетчатая, клетка с замочком, а замочек с секретом.
Много таких у порога сарая было расставлено от крысиной потравы. Все пустые - а в ту крысоловку, что мужик держал, попалась большая крыса, черная, как зрачок и полночь, но с белым пятном на груди.
Теперь раздумывал мужик брюхатый - то ли в поганом ведре утопить добычу, то ли сапогами затоптать насмерть, то ли тесаком надвое перерубить по хребту и куски под дверь подбросить, чтоб другим пасюкам неповадно
Рыжий Тодор подошел поближе, посмотрел на крысу в ловушке и сказал.
– Здравствуй. Меня зовут Тодор. Я - кауло ратти - черная кровь, прирожденный -цыган. А ты кто?
– Здравствуй и ты.
– ответил крыса - меня зовут Яг. И кровь у меня красная. Я - крыса. Освободи меня.
– Зачем?
– А тебе бы понравилось сидеть в крысоловке?
– Я бы не дал себя поймать. Ты воровал крестьянское зерно?
– Тут его хватит на всех - сказал крыса - полюбуйся на хозяина, жену он свел в могилу побоями да попреками, детей пустил по миру, брюхо отрастил и рад теперь зерно сгноить или приберечь до голодного года, чтобы продать втридорога. А я хотел есть. Много во мне зерна поместится, по-твоему?
– Нечего болтать, крыса!
– вспылил крестьянин и затопал ногами на Тодора - А ты иди, куда шел, прохожий, не мешай мне казнить вора!
И потянул из-за пояса тесак.
Яг усмехнулся и молвил:
– Запомни, Тодор, напоследок: есть три вещи, которые нельзя продавать за деньги и запирать на замок.
– Что за вещи?
– Икона, хлеб и огонь - сказал крыса.
– Что ты знаешь об огне?
– спросил Тодор.
– Все, - спокойно ответил Яг и обратился к крестьянину, умываясь в крысоловке - А теперь руби меня напополам, мироедина. Крысой больше, крысой меньше… Будешь хвастаться - велика доблесть: с пасюком справился.
Крестьянин занес тесак.
Рыжий Тодор перехватил его запястье.
– Не торопись, хозяин. Продай мне крысу.
– А сколько дашь, прохожий?
Тодор похлопал по карманам - отозвалось пусто.
Крестьянин снова занес тесак.
– Постой! Возьми за крысу моего крестового коня, - сказал Тодор.
Поцеловал пегого жеребца в широкий лоб со звездою, передал поводья крестьянину из горсти в горсть, забрал крысоловку и сорвал замок долой.
Крыса встряхнулся, встал столбиком, и по штанине да по рукаву зеленого пальто на плечо Тодору вскарабкался.
– Вот и славно - сказал Яг, устраиваясь, - теперь я пойду с тобой. Держи меня на плече, будем разговоры разговаривать, песни петь, вдвоем веселей.
Так и пошел под проливным дождем Тодор с черной крысой на плече по тележным колеям пешедралом.
Крестьянин смотрел ему вслед, коня пегого поглаживал, и по лбу сам себя стучал -не каждый день такое счастье куркулю выпадает - на конской мене цыгана вокруг пальца обвести. Разве ж знал он, что рыжий Тодор ни врать, ни воровать, ни лихву брать отродясь не умеет.
Верста за верстой, день за днем тянулись. Рябина-бузина, ракита-чертополох, стога сенные, иконницы на перекрестках,
Готовилась земля к великим снегам. Соки в стволах остывали.
Шел мимо с мешком братец Середа, кума Пятница шла по улице, несла блины на блюдце. Старик Четверг из-за плетня корявым пальцем грозил.
Тодор крысу расспросами не бередил - пусть оправится от испуга. Брел рыжий лаутар, куда сердце в тесноте велело.
Раз сидел Тодор на сырой обочине, жевал ситный хлеб с кострой - у мельника харчи заработал. Яг на полосатом столбе усы лапками канифолил, красоту неописанную быстро-быстро наводил. Слез, покормился с горсти крошками. Усом повел, вздохнул крыса:
– Сальца бы, солененького…
– Нету сальца. Постный день.
– Вчера постный, позавчера постный, сегодня постный. Скоро в рай нас заберут босиком, журавлей пасти - месяц уж не скоромились, - проворчал крыса.
– Вот что, брат-крыса, - сказал Тодор - если все про огонь ведаешь - то укажи мне верную дорогу. Который день впустую глину месим, зима скоро.
– С чего это ты решил, что я про огонь все знаю?
– удивился Яг.- Знать не знаю и ведать не ведаю. Нам, крысам, огонь не надобен, одна от него морока да потрава. Обмишулил я тебя, Тодор, как есть на голом месте. Прощенья просим, очень уж жить хотелось.
Вспылил Тодор, крысу с рукава в слякоть стряхнул:
– Коли так, ступай своей дорогой, знать тебя не хочу.
И прочь пошел, не обернувшись, в одну сторону, а Яг, хвост голый задрав, потрусил в другую.
Вскоре заозирался крыса. Трусцу замедлил. Сам себе сказал:
– Пропадет ведь без меня, дуралей, голову сломит. Эй! Постой, Тодор! Меня забыл!
– да где там, пуста дорога, ветер в голых ветлах воет, тучи низкие коровами бредут…
Вприпрыжку пустился Яг - догонять Тодора.
А Тодор с дороги сбился, пустился срезать по бороздам, заплутал. Вокруг поле голое, лес сквозной вдали синеет, мир крещеный, будто вымер. Смеркались небеса, налились по краю сумерки багровым.
Тоской-плаченицей стиснуло сердце лаутара.
Нежить из болот клубами потянулась. Пробежали по меже Трое-Сбоку-Наших-Нет, головы кобелиные, в руках сковороды каленые, пятки навыворот. Не заметили Тодора, не погубили. Вкруговую на обожженной земле водили коло лесные ворожейки - зыны, вроде бабы, вроде лисы, вроде - журавли, вроде ящерки Завлекали Тодора белыми руками, красными губами. В смертный сон клонило парня. Маетно першило в горле.
Смотрит - посередь осенней пахоты дом пустой стоит, на семи ветрах сутулится. Двери настежь, в горницах сухие листья, окна сослепу раззявил. Вошел Тодор в пустой дом тяжелыми ногами, шляпу снял, поклонился от порога, в красный угол глянул, пошатнулся: взамен образов сова мертвая крестом распята, гвоздями за пестрые крылья в распял прибита, - глодали сову белые черви. Черное место.