Тогда ты услышал
Шрифт:
— Слушай, честно говоря, можешь не стараться. Я просто не хочу тебя слушать. Мы с тобой всегда друг друга хорошо понимали. Ты был первоклассным преподавателем. Твои ученики боготворили тебя. Ты не просто держал их под контролем, ты был для них примером. — Ректор шел все быстрее, отталкивая влажные ветки. Один раз споткнулся о корень, торчавший из-под земли, как огромная вена. Даннер едва поспевал за ним. — Это же ты пел песню о силе желания договориться, о понимании без насилия, именно ты!
— И что? —
— Это было лживо! Ты даже с собственной женой не мог договориться без насилия!
— Да, у меня не вышло. Но это не значит, что я не хотел. Я хотел. Я был в отчаянии, когда не получилось.
— Это же чушь. Если бы ты действительно хотел, ты нашел бы возможность.
— Извини, но ты совершенно не понимаешь.
— Нет, видимо, не понимаю. И, пожалуй, вовсе не хочу понимать. Это вообще-то твоя проблема, не моя. Ты должен с этим справиться, а не я. Я должен подумать о том, как я объясню это родителям, ученикам.
Они подошли к купальне. Была видна всего лишь деревянная дверь, которая вела, очевидно, в высокий тростник.
— У тебя есть с собой ключ? — спросил Даннер.
Ректор нехотя кивнул, все еще негодующий. Собственно говоря, он с удовольствием оставил бы Даннера здесь одного. С другой стороны, ему казалось, что он должен с ним поговорить. Он вынул большую связку ключей из кармана пальто и открыл примитивный навесной замок. Они прошли по мосткам через камыши до конца, прямо к месту, где обычно загорали. Отсюда хорошо было видно все тихое серое озеро.
Даннер сел на доски и закурил сигарету.
— Давай, Томас, — сказал он и похлопал по мосткам рядом с собой.
Ректор поколебался, потом присел рядом с ним. Странно, но у него было такое чувство, как будто за последний час он узнал о Даннере больше, чем за предыдущие десять лет. Например, он внезапно понял, почему ученики — как воск в его руках. Даннер очень хорошо выглядел, он красноречив, оригинален и самоуверен. Выдает философские теории о жизни и любви и бесстыдно, обладая хорошей фантазией, пользуется плодами трудов великих умов. Но дело не только в этом. Отвратительно то, что он воспринимает восторженное отношение к себе как само собой разумеющееся.
— Если муж бьет жену, он ее потом убивает? — спросила Мона.
— Не обязательно, — удивленно ответил полицейский-психолог.
— Это я тоже знаю. Я имею в виду, при каких обстоятельствах он это может сделать?
— Чтобы ответить на этот вопрос, нужно иметь намного больше информации о ситуации в семье. Насилие — это многофакторный феномен.
— Что?
— Не будьте так упрямы. Многие факторы играют роль, когда речь идет о насилии в конкретной семье.
— Насилие в семье — это когда муж бьет жену?
— Послушайте, коллега, вы же опытный
Мона кивнула. Опять она прет как паровоз. Нужно ей стать более гибкой. Как Штрассер. Этот всего добьется от человека, относясь к нему с пониманием, не давя на него, не навязывая собственные выводы.
— О’кей, начнем сначала. Итак, что это вообще за люди — те, которые бьют своих жен?
— Вообще? Хорошо: речь идет о фрустрационной толерантности. У одних порог толерантности выше, у других ниже. Что вы делаете, если у вас фрустрация?
— Я?
— Да, вы. Ваш шеф раскритиковал вас в пух и прах, и вы приходите домой и видите, что ваш супруг даже со стола после завтрака не убрал. Как вы отреагируете?
— Бить супруга я точно не буду.
— Конечно нет, он же как минимум в два раза сильнее вас. У вас есть дети?
— Да.
— Сколько?
— Сын.
— Если ваша фрустрационная толерантность перегружена, вы попытаетесь ударить сына. Правда?
— Это за уши притянуто.
— В таком случае ваш порог толерантности очень высок. Да?
— Не знаю. Нормальный, наверное.
— Видите ли, так ответил бы каждый. Каждому его чувства и реакции кажутся нормальными, потому что других он не знает. Именно поэтому очень сложно лечить тех, кто бьет других людей. Потому что им кажется это нормальным. Тяжелые обстоятельства, шеф-дурак, несчастное детство, а особенно жена, которая постоянно вас провоцирует. И если ничего не помогает, всегда есть вариант непонятной потери памяти. Этакое ничего-не-помню-все-сразу-так-навалилось-потеря-памяти.
— А если это правда? Вы ведь не можете заглянуть им внутрь.
— Конечно, это возможно, при психопатической симптоматике. Но среднестатистический драчун ведь не сумасшедший. Большинство из них ведут себя в обществе вполне нормально. Никаких отклонений, ничего необычного. А дома они мутируют, превращаются в бешеных, в людей, которые не понимают, что делают. Странно, правда?
— Да. А почему они это делают? Зачем им это?
Психолог на несколько секунд замолчал, оценивающе посмотрел на Мону, как будто взвешивая, насколько она готова услышать то, что он собирался ей сказать. А потом пояснил:
— Мужья бьют своих жен, потому что в большинстве своем любят их и сильнее всего к ним привязаны.
— Да вы же сами в это не верите!
— А как вы объясните, что в случае любовной связи и случайного знакомства дело редко доходит до насилия?
— Это действительно так?
— Это так, милая моя госпожа Зайлер. Женщина уязвимей всего, когда она живет с кем-то уже довольно долго.
Так оно и есть, Мона знала это по собственному опыту. Самое опасное место для женщины — это семья. А вовсе не запущенный парк ночью.