Токио. Колокола старого города
Шрифт:
– Фосфор? – переспросила я.
– Существует поверье, что фосфор воспаряет там, где есть души умерших.
Накаяма спокоен, словно изображение Кобо Дайси в главном зале. Это тот самый монах, что основал буддистскую секту Сингон. Кажется, Накаяма не испытывает никаких затруднений, сидя в положении сэйдза, поджав под себя ноги. Я тем временем стараюсь не ерзать, но получается плохо: колени онемели, голени и щиколотки нестерпимо болят. Ведь мы сидим уже свыше двух часов.
– А не был кто-нибудь из семьи этого священнослужителя заключен в Кодэммате? Его ничего не связывало с этим местом?
– Он был просто священником – из храма, расположенного близ Адзабу и Роппонги. Он случайно проходил мимо и заметил странное свечение, о котором я вам рассказывал. Нет, у него не было родных среди тех, кого казнили.
Я спросила у Накаямы, не думает ли он, что увиденное священнослужителем было отражением его шока – оттого, что старый порядок после 250 лет поменялся; или кто-то вдруг заговорил о том, что происходило в стенах тюрьмы.
Накаяма помедлил.
– Знаете, сейчас люди даже не понимают, что значит «горение фосфора». Видеть это – особый дар, как и умение читать по ладони. Хотя многие понимают, что означают линии на руке, очень, очень немногие еще умеют их читать. Сто пятьдесят лет тому назад, в последние годы перед появлением электрических лампочек, Токио ночами погружался в черноту. Это в XXI веке – яркий свет автомобильных фар, уличное освещение, светодиодные экраны, неоновые вывески, галогенные лампы. Начни фосфор от асфальта подниматься – никто и не заметит.
Так вот, священнослужитель направился к ближайшему ресторану и обратился к двоим мужчинам с просьбой о пожертвовании на строительство храма. – Накаяма улыбнулся. – Один был Окура Кихатиро. Другой – Ясуда Дзэндзиро.
Окура и Ясуда создали бизнес-империи, которые оказались среди первых японских дзайбацу, влиятельных конгломератов фирм, лидеров японской промышленности перед Второй мировой войной. Основатель храма Даи-Анракудзи был необычайно удачлив или очень практичен, а может быть, и то, и другое.
– Так вы считаете, что первый священник этого храма на самом деле что-то видел?
Накаяма поиграл четками, обернутыми вокруг запястья:
– Меня там не было. Ничего не могу сказать.
– Школа напротив скоро закроется, – сообщил Накаяма. – В районе не хватает детей, чтобы заполнить классы. На этом месте построят дом престарелых.
В ходе реновации бригада строителей обнаружила фундамент старой тюрьмы. Накаяма хотел, чтобы эти камни были занесены в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.
– Там можно увидеть, откуда арестанты получали питьевую воду и как тесно им было спать. Можно увидеть кухню, где готовилась еда, и место, где они мылись, – когда им давали такую возможность. Осужденных на смерть казнили всегда в одном и том же месте. Оно не менялось. Я бы хотел, чтобы связь времен – между тем и этим веком – была сохранена.
Когда руины оказались на поверхности, строительная компания стала настаивать, чтобы всемерно ускорить возведение дома престарелых.
– Я обратился в столичный муниципалитет с просьбой, чтобы тюрьму сохранили. Но там сказали, что сохранить оставшееся не в их власти, этот вопрос в ведении администрации района. Прибыли археологи для изучения развалин. За сохранение остатков тюрьмы выступили два нобелевских лауреата, но когда администрация района провела голосование, результат был 40:1 в пользу дома престарелых.
Единственный голос «против» подал сам Накаяма.
– Ваши шансы были ужасно низкими! – посочувствовала я, припоминая, как по-японски сказать сокрушительное поражение. Существует много слов, означающих проигрыш, наверное, не меньше, чем слов, обозначающих время. То, как вы проигрываете, и сколько раз, имеет значение.
– Да, – ответил Накаяма. – А ведь взглянув на эти развалины, вы с первого раза могли понять, как жили тогда люди!
– Да, их очень жаль.
– Я направил петицию в администрацию района, и там решили сохранить каменные стены. Их можно будет увидеть и рассмотреть сквозь стеклянный пол.
– Как вы добились, чтобы они пошли на это? – спросила я, помня о соотношении 40:1 не в пользу Накаямы.
Он довольно улыбнулся.
– Дело в том, что глава администрации хотел – сильно хотел – уйти в отставку в определенном звании, с определенными почестями. Но если бы против него была бы хотя бы одна жалоба, он всего этого никогда бы не получил.
– Всего одна жалоба? – переспросила я, опершись на лакированный столик.
Накаяма кивнул.
Я перевела взгляд в угол, на доску для игры го. Подумалось, что это самый красивый предмет из всего виденного мной в Японии, да и где-либо еще. Стратегическая игра, в которой игрок пытается окружить камни противника своими.
– Не хотелось бы мне играть против вас, – заметила я.
– Эта доска слишком хороша, чтобы ею пользоваться, – пожал плечами Накаяма. Он продолжал улыбаться. – Мне было почти жаль главу администрации района.
– За этой доской лучше мечтать.
– Обидно, что мы не сумели сохранить старую тюрьму. Можно было бы увидеть, какой она была в самом начале 1600-х. Она двенадцать раз горела, и после каждого пожара ее перестраивали, с самого начала – по карте.
Пожары… Я представила тюремщиков, стены, металлические замки.
– А те, кто был там заперт, они как?
Накаяма перестал улыбаться.
– Когда город горел, надзиратели открывали двери и всех выпускали. Когда пожар тушили, у заключенных было трое суток, чтобы вернуться обратно в тюрьму.