Толкин
Шрифт:
Сдается мне, Оксфорд книгой тоже слегка заинтересовался. Меня то и дело спрашивают, как там мой хоббит. Причем, как я предвидел, не без изумления и толики жалости. Мой родной колледж даже, мне кажется, расщедрится экземпляров на шесть, хотя бы для того, чтобы было чем меня дразнить. После рецензии в „Таймс“ двое-трое моих более степенных коллег решили, будто могут, так и быть, без ущерба для своего академического достоинства сознаться, что знакомы с моей „фантазией“ (читай: неблагоразумием). Профессор византийского греческого языка купил экземпляр для себя лично — почему бы и нет? — намекнув, что первоиздания „Алисы“ стоят сейчас немалых денег. По слухам, за чтением моего „Хоббита“ застукали даже
Это важное письмо.
Оно много говорит о Толкине.
Он действительно тратил почти все свои каникулы на то, чтобы заработать еще сколько-то денег для нужд семьи. «Понуждаемый настоятельными финансовыми потребностями». И прозу свою, как правило, он писал урывками, отнимая время у «главных» своих занятий. И университетские коллеги относились к его «фантазиям» с явственной иронией: иначе как понимать фразу о том, что профессора «застукали» за чтением «Хоббита»?
35
Но главное в этом письме — намек на «Сильмариллион».
Ведь именно «Книгу утраченных сказаний» Толкин считал главной своей книгой. Он, как никто, понимал истинную глубину мифов и легенд, которые старше, много старше всей той «чепухи», которая называется современной литературой. Это нечто глубоко спрятанное в подсознание, вечные страхи и радости всех людей вообще, то, что Карл Густав Юнг, основоположник аналитической психологии, назвал в свое время архетипами. Архетипы прочно спрятаны в нашей подкорке — странные, но каждому интуитивно понятные первообразы, универсальные психические структуры, составляющие содержание того коллективного бессознательного, что распознается только в нашем личном опыте. Символика мифов и волшебных сказок не придумывается каждым новым поколением, она вложено в нас всем нашим человеческим прошлым, оно врожденное, оно всегда в нас, нужно только подобрать к нему ключ.
Именно в доисторических мифах и сказках — корни языка, опора мировоззрения. В них заложен весь тот набор чувств и образов, на который мы сразу и с пониманием отзываемся. Толкин знал об этом, хотя и не чувствовал себя обязанным признавать какую-либо современную теорию, вроде теории Юнга, и упорно искал свои ключи, — он был убежден, что у него получится (в «Сильмариллионе»). Но теперь, «понуждаемый настоятельными финансовыми потребностями», он надеялся и на вполне современные сказки. Например, на сказку о некоем смешном мистере («Мистер Блисс»). Правда, издателю Стэнли Анвину не показался сколько-нибудь привлекательным смешной маленький человечек, носивший большие шляпы и разъезжавший на автомобиле, купленном за какие-то несчастные пять шиллингов и шесть пенсов.
Стэнли Анвин ждал от профессора Толкина других историй.
36
АННАТАР — «Даритель», имя, которое дал себе Саурон во Второй Эпохе, появляясь в дивном обличье среди эльфов.
АРАГОРН — 39-й потомок Исильдура по прямой линии, король воссоединенного королевства Арнора и Гондора после Войны за Кольцо, супруг Арвен, дочери Элронда. Назывался также наследником Исильдура.
АРАНРУТ — «Гнев Короля», меч Тингола. Уцелел после гибели Дориафа и принадлежал королям Нуменора.
АРГОНАФ — «Врата Королей», громадные каменные статуи Исильдура и Анариона, стоявшие на берегах Андуина, на северной границе Гондора.
АУЛЕ — валар из аратаров, кузнец и ремесленник, супруг Йаванны, создатель гномов.
ГАЭР — «море» в БЕЛЕГАЭР (и в ГАЭРИС, синдаринском имени ОССЭ). Происходит, вероятно, от корня ГАЙА — ужас, трепет, то есть это название морю было дано эльфами, когда они увидели его впервые.
МОРГОТ — «Черный Враг», имя, которое дал Мелькору Феанор после похищения Сильмариллов.
МОРДОР — Черный Край, владения Саурона к востоку от Эфель Дуаф.
НАРСИЛЬ — меч Элендиля, выкованный Тэльхаром из Ногрода; сломался, когда погиб Элендиль, и обломки хранились в Имладрисе; был перекован для Арагорна и назван Андуриль.
НАРЬЯ — одно из Трех Колец эльфов, Кольцо Огня или Красное Кольцо; его хранил Цирдан, а потом передал Мифрандиру.
НОЛДОРЫ — Премудрые эльфы, второй отряд эльдаров, вышедший от Куйвиэнэн под предводительством Финвэ.
НЭНЬЯ — одно из Трех Колец эльдаров. Белое Кольцо с адамантом, Кольцо Воды, хранимое Галадриэлью.
ТАНГОРОДРИМ — горная цепь, возведенная Морготом перед Ангбандом; обрушена в Великой Битве в конце Предначальной Эпохи.
ТЕМНЫЕ ЭЛЬФЫ — Мориквэнди; в Амане так назывались все эльфы, не переплывавшие Великое Море. Во времена изгнания нолдоров так называли всех прочих эльфов, кроме нолдоров и синдаров (смешивая мориквэнди и авари).
УНГОЛИАНТА — гигантская паучиха; вместе с Морготом убила Два Древа.
ФРОДО — полурослик, Хранитель Кольца Всевластья.
ХАРАДРИМЦЫ — жители Харада, земель к югу от Мордора.
ЭАРЕНДИЛЬ — прозванный Эльфид, Благословенный, Ясный, Мореход; сын Туора и Идриль; спасся после гибели Гондолина; стал мужем Эльвинг и жил близ устья Сириона; с ней отплыл в Аман и просил помощи валаров против Моргота; вознесен на небеса вместе с кораблем Вингилотом и Сильмариллом.
37
По совету издателя Толкин начал работу над продолжением «Хоббита». Но как-то раз, обедая с ним в одном из лондонских ресторанов, он рассказал о том, что у него есть еще одна детская рукопись — «Письма Рождественского Деда», которые Толкин сочинял для своих детей на каждое Рождество. Вместе с «Письмами» он вручил Стэнли Анвину и часть главной (как он считал) своей книги «Сильмариллион» и длинную (тоже незаконченную) поэму о Берене и Лутиэн. К сожалению, Эдвард Крэнкшоу[210], внутренний рецензент издательства, поэму не оценил, а вот о прозаической части «Сильмариллиона» отозвался с некоторым одобрением. Читать рукопись трудно, указал рецензент, стиль тяжел, даже архаичен, непривычные древние имена пугают своей тяжеловесностью, но «есть, — писал он, — в тексте Д. Р. Р. Толкина нечто от той безумной, яркоглазой красоты, что ошеломляет любого англосакса, столкнувшегося с кельтским искусством».
Толкина это обрадовало — разумеется, в меру. Он еще не раз в переписке с издателем возвращался к этой рецензии, и она чуть было не послужила поводом для разрыва с «Аллен энд Анвин» в 1950 году.
«16 декабря 1937. Нортмур-роуд, 20, Оксфорд.
Больше всего я радуюсь тому, что „Сильмариллион“ не отвергнут с презрением.
С тех пор как я выпустил из рук эту глубоко личную и любимую мною чепуху, — писал Толкин Стэнли Анвину, прочтя рецензию Эдварда Крэнкшоу, — я, как ни смешно, словно осиротел, и в придачу мучим страхом; думаю, для меня оказалось бы тяжким ударом, если бы Вы и впрямь сочли все это чепухой. Насчет стихотворного переложения я не возражаю; невзирая на отдельные удачные куски, серьезных недостатков там полно; для меня это только черновик. Однако теперь я со всей определенностью буду надеяться, что в один прекрасный день „Сильмариллион“ опубликуют — или я смогу позволить себе издать его за свой счет!