Только любовь
Шрифт:
— Черт возьми! — возмущенно произнес Бич. — Я приехал сюда просить об услуге, а не для того, чтобы драться!
— Иногда драка и может быть такой услугой.
Вырвавшийся из груди Бича звук напоминал нечто среднее между руганью и смехом. Он выпрямился, посмотрел вверх. Небо было чистым и голубым, как глаза Шеннон.
— Ты когда-нибудь хотел иметь сразу две вещи, — медленно произнес Бич. — Но при этом если ты получаешь одну, то теряешь другую. А ты никак не желаешь ее терять. Поэтому ты крутишься-вертишься, словно собака, которая
Для столь сурового человека, как Рено, его улыбка могла показаться удивительно деликатной.
— Ну конечно, у меня было такое, — мягко проговорил он. — Это и означает быть человеком. Глупым, но человеком.
— И как же ты поступил? — с любопытством спросил Бич.
— Когда ты кончил истязать меня, я задумался о том, что все-таки важнее. И… женился на ней.
Уголки рта у Бича опустились вниз.
— Из меня получится никудышный муж!.. Я всегда, как мустанг, смотрю на забор, чтобы перемахнуть через него и вырваться на волю.
— Все гоняешься за солнечными восходами?
— Я не могу переделать себя, так же, как ты не можешь из левши стать правшой, — прямо ответил Бич.
— Возможно… Но с другой стороны, кто знает?
— Что ты хочешь сказать?
— Когда ты начинал странствовать, — медленно заговорил Рено, тщательно взвешивая слова, — ты был почти ребенком. Как и я, ты ушел из дома по примеру наших неугомонных старших братьев. И еще потому, что у отца была тяжелая рука, наших задниц он не жалел.
— Ну и что из того? — пожал плечами Бич. — Прошло столько времени с тех пор, я столько повидал и сделал, что сейчас и не вспомнить, с чего началось мое бродяжничество.
— Ты и сейчас не хочешь порвать с этим.
— Разве можно отдать собственную душу? — проговорил он.
Рено лишь коротко и крепко обнял брата.
— Пошли, — сказал Рено после паузы. — Ева уже наверняка волнуется и гадает, что тут происходит между нами. Конечно, тут ей вкус изменил, но что поделаешь: она беспокоится о тебе почти так же, как и обо мне.
Губы Бича тронула еле заметная улыбка.
— Вряд ли… А вот я питаю к ней очень теплые чувства. Она веселая и мужественная. Эти качества я ценю в каждом, а особенно в женщине… Ева — настоящий клад. Вот не знаю только, что она нашла в тебе.
Рено рассмеялся и хлопнул Бича по плечу. Широким шагом, бок о бок братья зашагали к дому. Подойдя к задней двери, Бич с сомнением посмотрел сначала на свои ботинки, затем на ботинки Рено.
— Что смущает? — поинтересовался Рено.
— В некоторых странах ты оскорбишь хозяина и хозяйку, если в своей обуви переступишь порог их дома, — объяснил Бич. — Особенно если эта обувь грязная, а дом чистый.
— Видно, Ева бывала в подобных странах, — усмехнулся Рено. — Она держит для меня возле двери пару мокасин на смену.
В улыбке Рено можно было одновременно заметить иронию и удивление. Он испытывал явное удовлетворение от сознания того, что Ева с удовольствием ведет хозяйство.
— А как же быть с моими ботинками? — спросил Бич.
— Ева что-нибудь придумает. Она охраняет этот дом, как тигрица единственного детеныша.
— Ее можно понять… Сирота, она всегда мечтала о собственном доме.
Рено и Бич вымыли руки в умывальнике, который Рено соорудил за домом. Приготовленная для них вода была теплой и пахла сиренью.
Бич тут же вспомнил запах мяты, который у него ассоциировался с Шеннон, и установившийся ритуал, когда она протягивала ему полотенце и внимательно осматривала лицо, ища остатки пены.
«Перестань думать о бесподобных голубых глазах и неподражаемой улыбке этой женщины, — приказал себе Бич. — Делай то, что ты должен делать. Потолкуй с Рено. Добудь золото. И побыстрее убирайся вон».
Впрочем, Бич туг же усомнился в правильности этих мыслей.
— Вы что-то замешкались! — В дверях появилась улыбающаяся Ева. — Дайте же мне наконец обнять вас, да я поспешу к бисквитам, пока они не успели сгореть.
Улыбаясь, Рено вытер руки о чистое полотенце и раскрыл объятия. Ева шагнула в кольцо его рук и прижалась к мужу.
— Все в порядке? — шепнула она ему в самое ухо.
— Нам, во всяком случае, беспокоиться не о чем.
— Он почувствовал, что Ева с облегчением вздохнула.
— Я уже чую, что бисквиты горят, — вкрадчивым голосом произнес Бич.
Рено отпустил Еву, которая тут же повернулась к Бичу и протянула к нему руки.
— С бисквитами все в порядке, я горю желанием обнять самого любимого после мужа мужчину.
Бич нагнулся, сгреб ее огромными ручищами и притянул к себе.
Рено смотрел на них со снисходительной улыбкой. Он знал, что между его женой и братом сложились своеобразные и доверительные отношения, когда они оба рисковали жизнью, чтобы вызволить его, Рено, из завала в старинном испанском руднике.
Дружески похлопав Еву по спине, Бич опустил ее на пол.
— Проходите и садитесь за стол, — широко улыбаясь, распорядилась Ева. — Я слышу, как урчит у вас в желудках. Я накрою на стол, пока вы смените обувь. Если хочешь, можешь повесить свой кнут на одну из этих вешалок… А можешь с ним и обедать. Шляпы можно оставить здесь же.
Рено и Бич обменялись выразительными веселыми взглядами, увидев пару сандалий рядом с мокасинами Рено. Но ни у кого из них не было и в мыслях подшучивать над Евой за стремление внести элементы цивилизации в этот крохотный уголок Запада. Скорее всего мужчин даже радовал этот необременительный и трогательный ритуал, грело душу исходящее от этой золотоволосой женщины тепло. Это было именно то, что отличает родной дом от казенного.
Во время обеда Бич рассказал Рено и Еве, чем он занимался все то время, когда несколько месяцев назад они виделись в последний раз. Когда разговор зашел о долине Эго и Холлер-Крике, он упомянул о Калпепперах.