Только не я
Шрифт:
– Так, сын, нам предстоит серьезный разговор, – сказал он мне и сразу, когда в квартиру вошли, на кухню прошел. – Садись.
Залезаю с ногами на стул, а внутри все холодеет от его серьезного вида и тона.
– Мне работать нужно, сын, – говорит он и на меня не смотрит, – а с тобой сидеть некому. Мамы не стало, а я… – он замолчал и залпом выпил стакан воды. – Завтра поедем в интернат, посмотришь, познакомишься с новыми учителями… – снова помолчал. – По выходным
А внутри меня уже разлилась черная мгла, через которою очень трудно было прорваться.
Выныриваю из воспоминаний под монотонный стук, как будто что-то бьется о стену. Нехотя встаю с кровати и подхожу к окну. Второй этаж, окна выходят на задний двор интерната. Мы летом часто сбегали через окно поблудить по городу. Конечно, по малолетству нас еще ловили, но когда стали постарше, осторожнее стали, хитрее, проворнее, и теперь нас уже не так легко поймать. Стою, смотрю на толпу ребят, что сгрудились возле железной бочки, но рассмотреть ничего не удается, взгляд сфокусировать не получается, слишком тяжелы воспоминания о матери до сих пор. Зато я теперь точно осознал, почему синий взгляд девчонки так в голове засел. У матери такого же цвета были глаза.
Внимание привлекает ярко-оранжевая куртка, мелькнувшая в толпе. Трясу головой и всматриваюсь сквозь покрывшееся морозным узором стекло. Михей. Черт, что там происходит?
Достаю гаджет из кармана и набираю быстрым набором парня. Он поднимает трубку сразу, не успел и звонок пройти.
– Ну, че, проснулся? – в голосе слышу насмешку.
– Выспался, – отвечаю ему, – ты где?
Он поворачивается в сторону наших окон и приветственно салютует рукой.
– Что происходит, Мих? – перехожу к допросу, потому что внутри нарастает тревога.
– Да тут какая-то мармышка на Ритку с Василисой наехала, вот девчонки решили ее проучить.
Вижу, как он пробирается сквозь зевак.
– Давай к нам, она так смешно отбивается… а, уже нет.
Отключаю мобилу раньше, чем парень договорил предложение. Сжимаю в пальцах телефон так сильно, что корпус хрустнул.
– Все-таки не успокоились?
Выбегаю из комнаты и чуть ли не скатываюсь с лестницы на первый этаж.
«Мармышка», – полоснули слова Михея. Это значит, точно не из наших. Да и на выходные почти всех забирают, только избранные могут остаться, в число которых вхожу я, Василиса и еще десяток человек, но они-то точно не будут лезть к девчонкам, поэтому вариант один – это детдомовские. Липкий страх холодом скользнул к копчику. Даже боялся в мыслях представить, что мармышка – это Яся.
Холод пробрался под куртку мгновенно. Я застегнул молнию и уже через минуту был на месте. Под всеобщее улюлюканье девчонки, смеясь, развлекались с жертвой. Я растолкал толпу и, как оказалось, не ошибся. Здесь стояли все те, кого за спинами окрестили «слитками интерната». Такими золотыми и неподъемными для простых учеников.
– Слышь, Тима, ты поаккуратнее локтями работай, – послышалось откуда-то справа, но я даже голову не повернул.
Мне было насрать на того, кто говорит, сейчас цель была только одна – увидеть, убедиться в том, что там, под ногами девчонок, не Снежинка.
– Вот тебе, тварь, чтобы знала, куда лезть!
Глухой удар и ни звука в ответ. В буквальном смысле отшвыриваю того, кто стоит у меня на пути, и вижу перед собой растрепанную Василису.
– Мразь, как же я ненавижу таких! – ее ботинок утопает в тонкой куртке девчонки, что, сжившись, лежит на снегу.
Твою мать, то, что я испытал в этот момент, словами не перескажешь, наверное, вселенское облегчение, когда увидел, что это подружка Яси. Но Василисе, видимо, было все равно, лишь бы выместить ярость на ком-то.
– Вась, – зову ее, и все затихает вокруг.
Тишина настает гробовая, все оборачиваются на меня, а девушка поднимает ошалелые глаза, полные жестокого азарта. Щеки розовые, видно, что внутри бурлит адреналин, ноздри раздуваются, как будто она сейчас сто метровку бежала.
– Уйди отсюда, – хрипит она, но я, наоборот, делаю шаг к ней. – Пошел нахер, Тим, я сказала.
Я подхожу вплотную и чуть толкаю ее в сторону, она отходит назад, но вижу, что сейчас будет буря, поэтому быстро присаживаюсь на корточки и убираю волосы с лица девушки.
– Ты гребаная овца, Вася, – я резко поднимаюсь на ноги и в один шаг оказываюсь рядом с девушкой.
– Не трогай меня, придурок, – шипит она.
Хватаю ее за шею сзади и силой подтаскиваю к девчонке, нажимаю на затылок, и Василиса склоняется над своей жертвой.
– Что ты видишь? – спрашиваю на ухо, но она молчит, тогда сжимаю шею сильнее. – Сука, что ты видишь, Вась?
Она вдруг раскидывает руки в стороны и в позе недоласточки хрипит не своим голосом.
– Валим, – создавшуюся тишину нарушают шуршащие куртки и скрипящий снег под ногами.
– Ты больная, Вась, – тихо говорю ей, – больная. Михей, вызови скорую.
– Не-е-е, Тим, ты уж извини, но как-то не хочется свой номер светить.
Конечно, не хочет, и понятно, почему. Нам всем придет капец. Хотя он и так нам пришел, девчонка уже посинела.
– В этот раз придется ответить, Василис, – ныряю рукой в карман ее куртки и достаю телефон, – звони.
– Нет, – качает она головой.
Рывком поднимаю ее, заставляя распрямиться.
«Черт, что делать, твою мать», – в голове мысли бьются о черепную коробку, словно горох.
Я все прекрасно понимаю и знаю, что мы все встряли, но как бросить-то ее здесь, она же замерзнет и умрет.
– Василиса, это был последний раз, поняла? – фиксирую ее лицо и смотрю в глаза, долго. – Дура.
Отпускаю шею и подхожу к Вере, поднимаю ее на руки и широким шагом несу в здание. Михей возникает сбоку.
– Ты что творишь, Тим, нас за яйца подвесят, слышишь? – он дергает меня за руку, а я, не обращая на него никакого внимания, несу девчонку внутрь.
– Найти телефон Ильиничны, скажи, что ЧП, пусть едет, – бросаю ему на ходу.