Только никому не говори. Сборник
Шрифт:
Алена заявила:
— А я, слава Богу, во дворе. — Помолчала и добавила: — Катерина теперь всегда в черном, а ведь прошлым летом она носила голубое платье в белый горошек. Серафима Ивановна, вы не помните, кажется, в том платье она пришла с рынка?
— Не трогайте вы ее.
— Од-на-ко! — протянул Морг. — Она могла найти ленточку у себя в квартире, куда муж принес черный крест.
Егор перебил:
— Вот последние слова Антона журналисту: «Передайте Катерине, что я умираю за
Должно быть, каждый из сидящих за столом ощутил вдруг близость бездны (расхожий оборот: все там будем) — ощущение невыносимое, от которого каждый защитился как мог: задвигались, заговорили, Серафима Ивановна перекрестилась. психиатр встал и подошел к балконному проему. Морг крикнул агрессивно:
— Он украл крест! На топоре его кровавый отпечаток! Рубашка в крови!
А Рома вцепился сильными пальцами в руки Егора (они сидели рядом) и застонал, задыхаясь:
— Друг мой! Антоша! Мой друг! Везде кровь, все в крови!
Алена подлетела к жениху, прижала его голову к груди, поглаживая густые каштановые волосы, приговаривая, как ребенку: «Ну, Ромочка, ну, успокойся, ты же не виноват… вспомни Серебряный бор…» Егор пытался освободиться от цепких пальцев, психиатр резко обернулся, уставившись на журналиста с профессиональным интересом.
— Спо-кой-но! — Ледяные глаза расширились, негромкий голос, но какая в нем сила! — Всем расслабиться! Всем хорошо… очень хорошо… хорошо… У вас, Роман, на редкость сильная внушаемость.
Цепкие пальцы разжались, Рома сказал слабеющим голосом: Когда он замывал одежду, а я тащил его наверх… Спокойно, Роман. Вы испытываете комплекс вины…
— Вины? Я не виноват!
— Разумеется. Комплекс в данном случае иллюзию. Мы, здесь собравшиеся, невольно способствовали его гибели. И потому испытываем это чувство…
— А я нет! — вставил клоун.
— …в большей или меньшей степени, конечно. Вы — в большей. Вам такие стрессы не под силу.
— А вам под силу, Герман Петрович? — Егор внимательно наблюдал за статной фигурой в бархате в ночном проеме.
— Опять, Георгий?
Не обижайтесь, ради Бога. Мне нужна истина. Вы могли скрыться с места преступления через соседский открытый балкон и квартиру Ромы.
Это — истина? — Психиатр едко улыбнулся. — Что еще?
— Что вас связывает с Мариной?
— Это профессиональная тайна.
— Что-что? — С клоуна вмиг спала дурацкая маска. — Какая тайна?
— Однако, Егор, вы не джентльмен, — бросила Марина безразлично, а муж пообещал:
— С тобой мы дома разберемся. — И обратился к Егору: — Ты хочешь связать ее с убийцей?
— То есть со мной, — уточнил Герман Петрович задумчиво. — Георгий, назовите мотив преступления.
Егор молчал: он не мог выговорить
— Этот мотив начался двадцать лет назад, — заявил Морг, — с убийства моего ребенка.
Алена ахнула, Серафима Ивановна заметила укоризненно:
— Вась, ты хоть выбирай выражения.
— Не желаю! Как же я не сообразил? Балконы были открыты, помню, я в комнаты заглядывал. Он смылся, пока мы обличали несчастного Антошу. Все ясно!
— Не все, — перебил Егор. — Как попал в плащ Антона черный крест?
— Ну, с пола подобрал. Какое это имеет значение!
— Очень большое. Или мы верим Антону до конца — или не верим вовсе. Почему именно в этом, безобидном в сравнении с убийством, пункте он солгал? Так вот: если он не лгал, крест ему подсунули.
— Кто?
— Подумай.
— Ты на что намекаешь?
На фокус с крестом вот в этой комнате, помнишь? А наутро ты столкнулся с Антошей на лестнице.
— Ты… ты… ты… — забормотал Морг, но Егор продолжал, не слушая:
— Марина вроде была в цирке. А ты что делал до того, как спуститься к своим голубям?
— Чай пил.
— Миру провалиться, а мне чай пить, — Егор усмехнулся, — так, кажется, классик выразился? Раскольникова среди нас нет — согласен с Гроссом. Антон умер за кого-то другого. За кого, а? — Егор вгляделся в застывшие лица и спросил с трудом, шепотом: — С кем из вас моя невеста провела свою последнюю ночь? Ну?.. Она лежала в углу у стенки… — Он говорил, как во сне, чувствуя, что где-то рядом истина, что невыносимые, жгучие детали и подробности вот-вот сложатся в картину потрясающую… — Запах лаванды, — сказал он. — Вы не чувствовали тогда в прихожей сильного запаха…
— Помню! — перебила Алена испуганно. — Ее духи. Французские.
— Да при чем тут… — начал психиатр с откровенным ужасом.
— Сейчас. Не могу сосредоточиться, — пожаловался Егор. — Сейчас… — реальность вернулась к нему, но пропало чувство озарения. — Нет, не могу. Словно подошел к какому-то пределу и испугался. Попробуем разобраться, ладно? Соня душилась чуть-чуть, слегка — так, скорее намек на аромат. А когда я сидел возле мертвой, она прямо благоухала лавандой.
После жутковатой паузы циркачка заметила глухо:
— Значит, перед этим надушилась.
— Перед чем? Она появилась в разгар такой сцены.
— Почему вы так уверены? — заговорил Герман Петрович медленно. — Она могла прийти чуть раньше. Или когда Ада была с этим «другим» на кухне. Соня могла пройти сразу к себе и надушиться.
— Герман Петрович, тетрадка по истории лежала в крови возле убитой. И ключ. Когда Соня кричала в окно, то всплеснула руками, я помню ее руки… — он вдруг сбился, — ее руки…