Только никому не говори. Сборник
Шрифт:
— Бездоказательные фантазии, гражданин следователь.
— На следующий день Колесов отметил, что одежда ее была разбросана по всей комнате. Да и чем еще была вызвана откровенность жены с вами? С человеком, подготовившим ее смерть. Вы предъявили ей наган, она вынуждена была во всем признаться.
— Ничего подобного. Новая жизнь, видите ли, новая любовь. Я выразил удовлетворение, что она увезет назойливого наследника. И мы покаялись друг перед другом.
— Допустим. Вы спросили
— Она сказала, что выбросила его вместе с ключами в урну возле метро «ВДНХ».
— Где его и нашел Желябов, так?
— Значит, она мне соврала.
— Соврала и в тот же день была застрелена.
— Я тут ни при чем. Я был на работе и не знаю, что произошло между нею и Анатолем.
— Догадывались. Ведь вы вызвали ее в сад.
— В ресторан. Я звонил при свидетелях.
— Разберемся с вашими свидетелями.
Опять пролетела ворона, раздраженно каркнув. Народная примета — к покойнику (вспомнил). Покой. Нам только снится. Приемный покой во дворце Склифосовского.
— Семнадцатого во вторник Владимир видит Анатоля в состоянии стресса, — говорил Саня, — слышит его вопли — и возникает идея дерзкая, почти фантастическая. Он отговаривает нас звонить в «скорую» — утро вечера мудренее — просит, почти приказывает женщинам не выходить в сад. То есть расчищает поле деятельности. Наконец, из моего разговора по телефону с профессором узнает, что вечером восемнадцатого я буду на кафедре. Найдя в вещах Любы пистолет, он подбрасывает его Анатолю и приказывает: «Иди и убей!»
— Да, фантастика, — протянула тетка. — Рискованно.
— Не рискнешь — не выиграешь. Понимаете? Убийца начнет новую жизнь, новую любовь. Сама мысль об этом для него невыносима, им вдвоем тесно на земле — так он чувствует, так и действует.
— Как же он их свел: нашего идиота и жену?
— По телефону он приказал ей до своего приезда сторожить Анатоля, вероятного свидетеля, даже участника (который избавил их от трупа), вслушиваться в его выкрики и так далее.
— И она послушалась? Не побоялась?
— Анатоля она не боялась, она не знала, что у него пистолет.
— А если бы сумела отобрать? Ведь пьянь…
— Ну, придумал бы что-нибудь другое. Его девиз: победит сильнейший.
— Стало быть, он признался?
— Признался. И у организатора наконец сдали нервы. Допрос.
— Я утверждаю, что вы организатор и вдохновитель убийств в доме номер пять по улице Жасминовой.
— Столь леденящее душу утверждение требует доказательств.
— Докажем. Как показали студентки, вы разговаривали с женой в шесть часов.
— Да.
— В присутствии заказчиков?
— Да.
— А если я пошлю запрос на Урал и уточню время вашего звонка? У меня есть надежда, что заказчики вспомнят, хотя бы приблизительно, во сколько вы звонили.
— Пока живу — надеюсь, знаете.
— Надейтесь. По свидетельству ваших подчиненных, важные переговоры — своего рода священнодействие, когда никто не смеет вам мешать. Я предположил, а ваш компаньон подтвердил, что вы имеете обыкновение отключать на это время телефон. Телефон был отключен? Будем говорить правду, или посылать запрос?
— Я устал!
— Наконец-то. Советую признаться.
— Да, я звонил Любе около пяти при заказчиках и звал в ресторан. Потом телефон отключил, правда. И где-то в шесть, отлучившись на минуту, позвонил из нашей бухгалтерии.
— Которая была уже пуста?
— Пуста. Я приказал ей следить за Анатолем.
— Вы были так уверены, что он ее застрелит?
— Совсем не уверен, но… шанс был. Я дал им обоим равные шансы: у него пистолет, но он в бреду; она безоружна, но дьявольски увертлива. Мой девиз: побеждает сильнейший.
— И вы чуть не победили.
— Победил наследник. Он сильнейший.
— По вашей жестокой логике, вам следовало им и заняться. Он был наиболее опасен.
— Логика тут бессильна, тут страсть.
Три женщины глядели на него с нетерпением, любопытством и сочувствием, а с небес сочилась, сгущаясь, какая-то мгла — как еще далеко до снега?
— Все получилось как по писаному, — говорил Саня.
— Если б не влез ты, — вставила тетка.
— Пожалуй. На поминках я заявил (интуитивно, без доказательств): Анатоль — орудие в чьих-то сильных и жестоких руках. И занялся поисками Принца. И в результате так близко подошел к разгадке, что по-настоящему встревожил организатора. Помните чайный вечер у вас в комнате, тетя Май? Два самых опасных момента: Сретенка (где я его выследил… да еще собираюсь уточнить у следователя адрес «Харона»); лицо в зеркале, которое видел Генрих. Черный мех у шеи, губы в ярко-красной помаде. Я вспомнил… там, на кладбище.
Вспомнился одинокий предвечерний луч, который вспыхнул на лице его любимой. Узкие, капризно изогнутые губы — и лицо мертвой в окне.
— На лице умирающей не было ни следа косметики. Владимир подтвердил: после смерти сына она надела глубокий траур и перестала краситься. Я наконец сообразил, что речь идет о разных женщинах, которые сошлись вдруг в непримиримом поединке, истребившем их обеих. Они обе погибли не случайно. «Мне отмщенье и Аз воздам». Человек не имеет права брать на себя функции Судии Высшего.