Только теннис
Шрифт:
Когда Билли-Джин Кинг, выдающаяся американская спортсменка, заработавшая на теннисе миллионы, призывала меня бороться за равноправие, напирая на то, что вот я, сделав карьеру, должна быть довольна судьбой, я отвечала ей, что главная карьера - быть женщиной, воспитывать детей и просто быть женой.
Каждый вправе выбирать свой путь. Моя бабушка, которая нигде не служила, а растила троих детей, не понимала, переехав в Москву, зачем женщина должна идти на службу. Она делала всю работу по дому - это большой труд.
Что касается меня, моя жизнь с десяти лет заполнена спортом. И поскольку в этой жизни я представляю интерес не как жена или мама Кати, то пора переходить к основной теме этой книги - теннису.
Я приобщилась к этому спорту в детстве во многом благодаря моему соседу Вите, вернее его однокласснице, будущей известной теннисистке Тане Чалко, которая занималась в группе знаменитого в Москве тренера Нины Николаевны Лео. Витя, поддавшись Таниному порыву, тоже записался в секцию, правда быстро остыл, но успел выклянчить у Тани ракетку. Она была доброй и безалаберной, раздавала все, что имела. Двигало Витей только одно желание: гордо пройтись с ракеткой по двору. Как только он с ней появился во дворе, началось сумасшествие. Через четыре дома от нашего стоял гараж. Чей он, никто не знал, но гараж большой, с огромными воротами, и мы с утра до вечера единственным мячом долбили эти ворота. Забыты были все игры, никаких там классиков, прыгалок, салочек, только и знали что били мячом о ворота. И хотя я была одной из младших, но старшим не проигрывала. Вите наконец надоело коллективное владение его ценностями, ракетку он и в глаза не видел, и тогда он, умный парень, внес идею: зачем бить по очереди, когда можно в секцию записаться, а там ракетки дадут всем. Отправились в теннисную секцию. Благо, "Динамо" рядом, за забором! Перелезли. И сейчас в "Динамо" огромные двери, можно представить себе, какими же они мне казались в десять лет?! Мы с трудом открыли их, вошли, и прямо перед нами Доска почета. А на ней фотография Ани Дмитриевой с Ниной Сергеевной Тепляковой. Аня в тот, 1959 год стала чемпионкой СССР. Такая симпатичная, волосы связаны сзади в "хвост", как потом было у моей Катьки. Витя говорит: "Видишь тетку на фотографии, она чемпионов воспитывает, когда придешь первого сентября, иди сразу к ней". Мы попрыгали, нас посмотрели и сказали: начало занятий 1 сентября. Записала нас к себе Нина Николаевна Лео.
ПЕРВЫЕ ШАГИ
1 сентября 1959 года я явилась, как мне было велено, на динамовские корты, но не к тому тренеру, куда меня записали, а к Нине Сергеевне Тепляковой. Для такой послушной девочки, как я, это было актом мужества. Но тут не разум чутье сработало: идти надо туда, где делают чемпионов, хотя толком я не знала, что это такое. Думаю, что криминала особого не произошло, так как детей набирали много и, конечно, Нина Николаевна Лео просто не помнила, кто к кому записан.
Я знаю, благодаря чему сумела выдержать первый в жизни спортивный экзамен. Нина Сергеевна объясняла, как правильно произвести удар, особенно его завершение: главное - обхватить шейку ракетки левой рукой после замаха и удара. Это то, что называется "проводкой". Я и сейчас, спустя годы, своим друзьям-любителям и даже своим девочкам-профессионалам повторяю: "Окончание, окончание..." Логика в таком движении есть, хотя в современном теннисе оно непопулярно. Никто на отборочном экзамене не доводил ракетку, кроме меня, до конца. Думаю, моя послушность, а главное, худоба помогли мне и дальше остаться у Тепляковой.
В то время никакого ажиотажа вокруг тенниса не было, в секцию записывали свободно, конкуренция существовала только у Нины Сергеевны: она тогда уже была знаменитым тренером, и все те, кто пытался устроить ребенка играть "по знакомству", шли прямиком к ней. Но она брала далеко не всех.
Зимой мы занимались четыре раза в неделю, но в один из дней ползала отдавали футболистам или легкоатлетам. Одно занятие целиком посвящалось физической подготовке. Мои успехи начались с тринадцати лет, когда я перешла в школе во вторую смену. Теперь Нина Сергеевна специально ради нас, нескольких девочек, приходила утром на корт в те часы, которые ей никто не оплачивал. Тренировалась я в трикотажном синеньком костюмчике за три рубля, который, кстати, купить было нелегко. Мама мне достала китайские полукеды, и мне казалось, что в костюмчике, кедах и с ракеткой в руках я настоящая красавица. Честно признаюсь, сумку, возвращаясь с тренировки, я никогда не разбирала сама и, конечно, ничего не стирала, мама меня баловала. Но всегда собиралась на тренировку самостоятельно, доверить такое важное дело я не могла даже маме.
Как и все новички, я начинала изучать теннис у стенки. Для меня важными были любые замечания Нины Сергеевны, даже такие: "Молодец, все исправила!", или: "Ничего не сделала!" Потом у нас появился тренер по легкой атлетике Юрий Анатольевич, отец будущей теннисной звезды Наташи Чмыревой. Больше двух замечаний он, как правило, мне не делал. Не с первого, так со второго раза любое упражнение у меня получалось. Ну а что касается теннисной техники, там, конечно, было сложнее, но я старалась изо всех сил, чтобы Нина Сергеевна оставалась мной довольна.
У стенки я играла два года, на корт меня не пускали, но, в отличие от многих, мне и такая игра нравилась. Но больше всего я любила эстафеты, которые проводили в конце физподготовки. Кто быстрее проскачет на левой ноге? Кто на правой? Кто раньше влезет по канату? Каждый по школе помнит подобные состязания, я же их ждала, как праздника. Позже я поняла, что в таких эстафетах проявляются лучшие спортивные качества.
В стремлении выполнить любое задание тренера я всегда входила в число первых. Но выделяла Нина Сергеевна не меня, а Таню Чалко, ту самую Таню, которая косвенно привела меня в теннис. Например, когда приходила Наталья Яковлевна Грингаут, первая жена знаменитого теннисного чемпиона довоенных лет Бориса Новикова, Теплякова ставила играть с ней обычно Таню. Приходили к нам на занятия еще несколько подруг Нины Сергеевны, в прошлом теннисистки, им хотелось поиграть. А наш тренер их использовала как спарринг-партнеров для своих учениц. Они отбивали аккуратно и точно. Душа разрывалась, как хотелось поиграть с одной из них, но не пускали. Однажды Таня закапризничала, и на корт поставили меня. Вот счастье-то было!
Наконец в тринадцать лет я играю свой первый турнир - первенство Москвы в моей возрастной группе. Я проигрываю Наташе Грант. Наташа тренировалась в Сокольниках на "Спартаке" у мамы Вадима Борисова, будущего лидера советского тенниса конца семидесятых. У Нины Сергеевны в тот день играли еще несколько учениц, и она переходила от площадки к площадке, наблюдая за нашей игрой. Я выиграла первый сет, а во втором Наташа начала плакать, потому что тренер ее очень ругала... и я ее пожалела. Наташа залила своими горючими слезами весь мой соревновательный пыл. После матча Нина Сергеевна взялась за меня: "Что такое, ты выиграла первую партию, почему ты дальше не старалась?" - "Нина Сергеевна, ее так ругали, мне ее стало жалко".
– "Ничего подобного я от тебя больше слышать не желаю", - рассердилась Нина Сергеевна. Этот урок я запомнила на всю свою спортивную жизнь.
Семен Павлович Белиц-Гейман, наш теннисный Тарасов, отличавшийся своими изысканными манерами от хоккейного тренера так же, как теннис отличается от хоккея, в те годы много экспериментировал. Он был полон энергии и желания поднять советский теннис до уровня мирового. Белиц-Гейман проводил массу конкурсов, сборов, соревнований для детей. Наверное, Нина Сергеевна что-то разглядела во мне, раз взяла меня на один такой смотр. Но внимания она по-прежнему уделяла больше Тане, хотя все чаще и чаще стала брать меня с собой в поездки.
Летом следующего года, когда мне уже исполнилось четырнадцать, ехать в пионерский лагерь я отказалась и должна была остаться в Москве. Нину Сергеевну это привело в восторг: "Ты останешься в Москве, значит, можешь тренироваться каждый день". Я тоже была счастлива. Для меня жизнь на "Динамо" - стоило лишь перелезть забор - казалась самой лучшей на свете. Я уходила с рублем на целый день, словно отправлялась в рай. После тренировки Нина Сергеевна вела всех нас, довольно большую группу детей самого разного возраста, в столовую стадиона, а иногда даже в динамовский ресторан, - нет слов, чтобы описать мой восторг, хотя на свой рубль я могла съесть только первое блюдо или выпить кофе-гляссе в знаменитых кабинках этого ресторана. Мама спрашивала вечером: "Ты ела?" Я гордо отвечала: "В ресторане!" - "Да, - вздыхала мама, - там пела Ляля Черная!" Два года спустя случился пожар, и ресторан сгорел.
Чуть ли не каждое утро рядом с нами играл кто-нибудь из тогдашних знаменитостей, друзей Тепляковой. Днем после столовой Нина Сергеевна усаживала нас на скамеечку и рассказывала самые разные истории, и грустные и смешные, как она играла, как ездила в Париж... Нина Сергеевна не только учила нас теннису, но всеми этими рассказами она нас еще и образовывала. Во всяком случае, историю тенниса мы знали. Впрочем, Нина Сергеевна сама была живой его страницей. Но я перескочила на год вперед.
Итак, Нина Сергеевна взяла меня на конкурс-смотр к Семену Павловичу, хотя приглашены были туда только Чувырина и Чалко. Я вместе с ними сдавала какие-то теннисные экзамены, но провалилась, Семену Павловичу не нравилось, как я машу ракеткой и слева и справа. Тем не менее Нина Сергеевна каким-то образом устроила меня "на раскладушку" (позже, став тренером, я поняла, как это делается) в гостиницу "Спорт" - под трибунами стадиона в Лужниках. Потекли счастливые денечки. Мало того, что мы целыми днями играли в теннис, что рядом с нами играли мальчики, мало того, что мы ходили в бассейн, мы еще и ели в ресторане. Шла Спартакиада народов СССР 1962 года. Мы бегали на баскетбольные состязания смотреть на гиганта из Латвии Круминьша, чей рост был больше двух метров - по нынешним меркам обычный баскетбольный рост, Сабонис на полголовы выше. Мы сидели на трибунах Лужников, наблюдая матч по легкой атлетике СССР США. На моих глазах Брумель прыгнул на два метра двадцать восемь сантиметров! Сейчас вспоминают, что на этих сборах я так плохо играла, что меня ни с кем не ставили, но, честно сказать, меня это совершенно не волновало.