Толкователи (сборник)
Шрифт:
На Йеове все «имущество» принадлежало корпорациям. Рабы получали свободу во временное пользование, выплачивая корпорациям часть своего жалованья, так же, как в некоторых местах на Вое Део издольщики платят своим хозяевам. На Йеове таких называли вольноотпущенниками. Не свободными людьми, а лишь пользующимися свободой. И тогда, как повествовала история, которую я читала, они стали задумываться: почему же мы не свободные люди? И они совершили революцию, Освобождение. Началась она в Надами, откуда распространилась дальше. Тридцать лет они дрались за свою свободу. И всего три года назад одержали победу в этой войне: изгнали из своего мира корпорации, хозяев и надсмотрщиков. Они танцевали и пели на улицах —
Я спросила у Ахаса, как сейчас обстоят дела на Йеове, и он рассказал, что там создано свое правительство и написана великая Конституция, согласно которой все люди равны перед законом.
По телесети, в сводках новостей говорилось, что на Йеове все передрались между собой, что там вообще нет никакого правительства, люди голодают, а в городах, не считаясь ни с законом, ни с порядком, свирепствуют шайки дикарей из глубинных районов страны и молодежные банды. Говорилось, что в этом обреченном умирающем мире правят бал коррупция и невежество.
Ахас рассказал, Что правительство на Вое Део, которое вело войну против Йеове и проиграло ее, теперь боится, что Освобождение придет и на Уэрел.
— Не верь никаким новостям, — дал он мне совет. — Особенно тем, которые якобы поступают с мест. Даже не слушай и не смотри их. В них столько же вранья, сколько и во всем остальном, но если ты смотришь и чувствуешь, то сможешь поверить. Они это знают. А если они владеют нашими мозгами, то могут обойтись без оружия. У владельцев нет ни камер, ни репортеров на Йеове, «новости» свои они просто выдумывают и используют актеров. Допуск на Йеове имеют только кое-какие чужаки из Экумены; да и то жители Йеове обсуждают, не стоит ли выслать их, чтобы мир, который они завоевали, принадлежал только им.
— Но как же в таком случае быть с нами? — спросила я, потому что уже стала мечтать, как отправлюсь туда, в Свободный Мир, когда Хейм соберет чартерный рейс и увезет людей.
— Некоторые из жителей Йеове считают, что «имущество» может высадиться. Другие говорят, что не прокормят такое количество ртов, и вообще боятся перенаселения. Обсуждают они эту проблему вполне демократически. Скоро она будет решена в ходе первых выборов на Йеове.
Ахас тоже мечтал отправиться на Йеове. Мы обсуждали наши планы с пылом влюбленных, говорящих о любви.
Но пока корабли на Йеове не ходили. Хейм не мог действовать открыто, а Общине было запрещено выступать от его имени. Экумена предложила доставлять на своих кораблях всех, кто пожелает отправиться в путь, но правительство Вое Део отказало ей в праве пользоваться своими космопортами. Пускай доставляют только своих. Никто из жителей Уэрела не мог покинуть свою родину.
Ведь всего сорок лет назад Уэрел разрешил чужакам совершать посадку на своей территории и установил с ними дипломатические отношения. Я продолжала изучать историю и постепенно стала разбираться в сущности тех, кто господствовал на Уэреле. Та чернокожая раса, которая сначала завоевала народы Великого континента, а потом и весь мир, которая стала называть себя хозяевами, существовала в убеждении, что таков единственный и неизменный порядок вещей. Они считали, что являют собой образец человечества, что их поступки не подлежат сомнению и что им открыты все истины. Все остальные народы Уэрела, даже сопротивляясь новоявленным хозяевам, подражали им, старались стать такими же, как они, и вести такой же образ жизни. Но когда с неба спустились другие люди, которые и выглядели по-другому, и вели себя необычно, и обладали иными знаниями, и не позволили ни завоевать себя, ни обратить в рабство, раса хозяев отказалась иметь с ними дело. Им потребовалось четыреста лет, дабы признать, что те, другие, во всем равны им.
Я стояла в толпе на митинге Радикальной партии, где выступал Эрод; он был, как всегда, прекрасен. Я обратила внимание на женщину, которая тоже внимательно слушала его. У нее была странная коричневато-оранжевая кожа, как кожура пини, и даже в уголках глаз виднелись белки. Я было подумала, что она больна и ее грызет гнойный червь, как лорда Шомеке, у которого изменился цвет кожи и от глаз остались одни белки. Передернувшись, я отодвинулась от нее. Глянув на меня, она улыбнулась и снова стала слушать оратора. Волосы ее клубились густым облаком, как у Сези-Туал. На ней было изящное платье, хотя и странного покроя. До меня далеко не сразу дошло, кто она такая и что эта женщина явилась сюда из невообразимо далекого мира. И самое удивительное заключалось в том, что, несмотря на странную кожу, глаза и волосы, она все-таки была таким же человеком, как и я, в чем я не сомневалась. Потому что чувствовала это. На мгновение меня охватило глубокое беспокойство. Затем оно перестало меня тревожить, уступив место неодолимому любопытству, почти томлению сблизиться с ней. Я хотела познакомиться с ней, узнать то, что было ей известно.
Душа расы хозяев боролась во мне с душой свободного человека. И от этого мне не избавиться всю жизнь.
Научившись читать, писать и пользоваться калькулятором, Кео и Рамайо перестали ходить в школу, но я продолжала учиться. Когда в школе, которую содержал Хейм, не осталось курсов, которые я могла бы посещать, учителя помогли мне сориентироваться в телесети. Хотя правительство контролировало такие курсы, на них преподавали прекрасные учителя, которые вели группы со всего света, рассказывая о литературе, истории, науках и искусстве. Я всегда старалась как можно больше узнать об истории.
Ресс, которая была членом Хейма, первым делом отвела меня в библиотеку Вое Део. Поскольку она была открыта только для хозяев, то там не существовало цензуры правительства. Но библиотекари под тем или иным предлогом старались не иметь дела со светлокожими, пусть даже те и считались свободными. Я же обладала темной кожей, и город научил меня держаться с гордой независимостью, которая избавляла от многих неприятностей и оскорблений.
Ресс подсказала, что я должна войти в библиотеку с таким видом, словно она принадлежит мне. Так я и поступила и без всяких вопросов получила все права и привилегии читателя. Я начала читать взахлеб, все, что мне хотелось, в этом огромном книжном собрании, каждую книгу, которая попадала мне в руки. Чтение стало моей радостью. В нем состояли суть и смысл моей свободы.
Кроме приятной работы в картонажной мастерской, которая хорошо оплачивалась и позволяла проводить время в симпатичном обществе, кроме учебы и чтения, в моей жизни больше ничего не существовало. Да я и сама не хотела ничего иного. Я была одинока, но не считала, что одиночество слишком тягостно, коль скоро у меня имелось то, чего я хотела.
Ресс, которую я недолюбливала, считалась моей подругой. Я ходила с ней на собрания Хейма и посещала развлечения, в которых без ее подсказок ничего бы не поняла.
— Старайся, деревенщина, — могла сказать она мне. — Будешь обучать молодую поросль на плантациях.
Она таскала меня в театр макилов и в танцзал, где исполняли хорошую музыку. Ей постоянно хотелось танцевать. Я позволяла ей учить себя, но танцы не доставляли мне особого удовольствия. Как-то вечером, когда мы танцевали «медленную поступь», она стала прижиматься ко мне, и, посмотрев ей в лицо, я увидела на нем откровенное и недвусмысленное чувственное желание. Я отпрянула от нее.
— Не хочу танцевать, — сказала я.