Толковая Библия в 12 томах(ред. А. Лопухин) Том 11
Шрифт:
Каждое семейство должно было служить отображением церкви, по слову Спасителя: «где соберутся двое или трое во имя Мое, там Я посреди их». Муж и жена в христианском браке не только делались одной плотью, но и важнее того – одним духом, именно духом одной веры. Вследствие этого по необходимости возвысилось и само положение женщины в семействе. Хотя по божественному установлению в браке муж должен быть господином, но весь характер домашности и семейной жизни определяется гораздо более женой, чем мужем. Потому-то в языческом мире и не могло быть здоровой семейной жизни, что женщина не занимала должного положения. У греков она была рабой мужа; у римлян, хотя и уважалась больше, но все-таки по отношению к мужу была совершенно бесправной. Древность никогда не признавала за женщиной полного человеческого достоинства. Полным человеком считался только мужчина.
Христианство освободило женщину от этого рабства и этого бесправия, поставив женщину в равное положение с мужчиной во всем том, что было высшего в жизни, именно в отношении к Христу и Царству Божию. Она есть также сонаследница вечной жизни. «В том совершенстве, – как выражает эту мысль Климент Александрийский, – одинаково должны участвовать муж и жена». Из этого само собой следует все остальное. Если она по естественному течению жизни и оставалась подчиненной мужу, то все-таки она уже была не его служанкой, а его помощницей. «Ты не почел недостойным рождения Твоего Сына от жены», – говорится в одной молитве древней церкви.
Это рождение Сына Божия от жены дало женщине вообще другое положение. Правда, как Бог создал женщину для служения, так и в церкви ее призванием было служить. Публично женщина не должна была учить в собрании, потому что это значило бы предоставлять ей право, которое не принадлежит ей. Но так как все в церкви есть служение, даже учительная должность и должность правления, то в этом не было никакого унижения для женщины, потому что таким постановлением ей отводилось лишь соответствующее место в порядке, установленном Богом при творении. Эмансипированные женщины суть продукт языческого духа, и во времена упадка, даже в Риме, несмотря вообще на низкое воззрение на женщину, было множество эмансипированных женщин, которые проводили ночи в кутежах с мужчинами и даже сражались в гладиаторском вооружении.
Христианские женщины, напротив, достойно выступали как матери, которые воспитывали для церкви истинно добродетельное поколение. Язычники часто смеялись над тем, что в христианских общинах так много было женщин. Вследствие этого они в насмешку называли христианство религией старух и детей. Но они скоро должны были узнать, что христианство делало из этих женщин, должны были невольно признать различие между языческой и христианской женщиной. Там – страсть к нарядам, суетность, безмерное кокетство; здесь – простота и естественность; там – бесстыдство и распущенность; здесь – целомудрие и скромность; там – женщины, проводившие свое время в приготовлении туалетов и за самым туалетом, которым они блистали в театре и цирке, в пиршествах и на праздниках; здесь были жены, старавшиеся угодить своему мужу, матери, жившие для своих детей; там – расслабленный пол, искусственно накрашенный и убранный; здесь – героини, которые не бледнели и при виде львов в амфитеатре, которые спокойно склоняли свои головы под меч. «Какие женщины встречаются среди христиан!» – изумленно восклицал язычник Ливаний.
Евангелие впервые предоставило человеческие права и детям. В древности дети были совершенно бесправны. Отец мог безусловно распоряжаться ими по своему произволу. Он мог принимать их и воспитывать, но мог также, если только хотел этого, выбросить и умертвить. Римский закон «Двенадцати таблиц» выразительно признавал это право за отцом. Платон и Аристотель снисходительно смотрели на то, если родители выбрасывали детей, которых они не в состоянии были воспитать или которые, как слабые и больные, не могли быть полезными государству. Тот, кто принимал выброшенного таким образом ребенка, мог распоряжаться им по своему произволу и даже обращать его в рабство. Отеческая власть над детьми была безгранична, простираясь даже на жизнь и смерть их. Христианство впервые научило людей смотреть на детей как на дар Божий, как на вверенный им залог, за который они были ответственны перед Богом. Оно налагало на родителей высокую задачу воспитывать своих крещеных детей как чад Божиих для Его царства. Таинство крещения совершалось над всеми детьми, и таким образом и сами малютки делались участниками благословений и всех преимуществ христианства.
При таком взаимоотношении членов семьи всякий христианский дом был как бы храмом Божиим. В нем прилежно читалось слово Божие, ревностно и благоговейно совершались молитвы. «Если у тебя есть жена, – говорится в одном древнем наставлении, – то молись вместе с нею; брачный союз да не будет препятствием к молитве». Перед каждой трапезой они не только молились, но и вкушали часть принесенного из церкви благословенного хлеба. При каждом выходе и входе, при одевании и обувании, при умывании, при возжигании света, ложась и вставая, они клали на себя крестное знамение; и это не был простой мертвый обычай, но живое воспоминание о Распятом, о крещении в Его смерть и о принятых на себя во время крещения обязанностях.
На всей жизни христианина лежал отпечаток спокойной и священной серьезности. Христиане знали, что они соль земли и свет мира, и старались соответствовать этому призванию. Их взоры уходили в будущность к своему Господу, который обещал прийти опять, и в ожидании Его скорого пришествия они с ревностью старались об освящении своей жизни, без чего никто не мог предстать перед Ним. Вся их жизнь была как бы военной службой под начальством Христа, их военачальника. Ему они в крещении клялись в верности, отвергаясь диавола и всех дел его. Их знаменем был крест; их паролем было исповедание веры; их оружием, с которым они день и ночь стояли на страже, пребывая в бодрствовании, была молитва. «Не будем никогда ходить невооруженными, – убеждает Тертуллиан, – днем будем находиться в стоянии, ночью в бдении. Во всеоружии молитвы будем охранять знамя нашего военачальника; молясь, будем ожидать трубы архангела». Часто раздавались в христианских домах и псалмопения. Утро начиналось обычным чтением Св. Писания и молитвой, которая заканчивалась славословием, после чего все члены семейства давали друг другу поцелуй мира и расходились на свои дневные работы. Вечером день опять заканчивался общей молитвой и вечерней песнью, которая и теперь поется православной церковью, именно песнью «Свете тихий».
Не менее благотворное влияние христианство оказало и на отношения между господами и рабами. «Явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков». Перед таким благовестием не могло долго удержаться древнее рабство. Христианство заявляло, что нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал 3:28). «Христианская праведность делает в наших глазах равными всех, которые носят имя человека, – заявляет один древний учитель церкви. – Он сын, а сыны свободны. Так как Христос освободил нас от греха и рабства закону, то во всем водворилась свобода. Где Дух Господень, там и свобода» (2 Кор 3:17). Между тем как у язычников достоинство человека ценилось по его внешнему состоянию, это последнее для христиан не имело никакого значения, и истинное внутреннее достоинство ценилось совершенно независимо от него.
Раб или господин – это есть лишь нечто случайное. Раб может быть в истине, именно внутренне, свободным, а господин может быть в истине, именно внутренне, рабом. Есть только одно истинное рабство, и именно рабство греха, и одна только истинная свобода, именно свобода во Христе. Но поэтому именно христианская церковь совершенно далека была от мысли тотчас же освобождать рабов. Она даже и в этом отношении признает существующий порядок и учит рабов видеть в нем Божие устроение.
«Каждый оставайся в том, в чем он призван», – гласит основное правило апостола.
Внутренняя свобода имела столь большое значение у христиан, что перед ней часто совершенно стушевывалась внешняя гражданская свобода. Тем не менее нельзя сказать, чтобы церковь оставила все в прежнем положении. Новое начало внутренне изменяло и преобразовывало отношения господ и рабов. Обхождения с рабами со стороны их христианских господ и отношения христианских рабов к своим господам тотчас же делались иными. Они смотрели на себя как на братьев, и ап. Павел в послании к Филимону пишет о рабе его Онисиме: «Прими его навсегда, не как уже раба, но выше раба, как брата возлюбленного» (Фил 15, 16).