Толстый – повелитель огня
Шрифт:
В западню проникал запах пыли, пота и какой-то слабенький свет. Если напрячь нюх, можно было уловить запах утренней сырости, а может, это все – сырые тряпки. Толстый мог ошибаться: их вокруг очень и очень много. Кажется, он проспал всю ночь. Точно, всю: Толстого не обманешь! Если есть хочется так, что хоть пищи, значит, он ел последний раз час или два тому назад. А если есть хочется так, что хоть ори, то прошло уже добрых двенадцать часов и надо срочно что-то делать, а не ждать, пока о тебе вспомнят.
Вспомнили о Толстом незамедлительно, даже
Свет резанул глаза после темной коробки, когти шкрябнули по дереву – Толстый приземлился на доску. В нос, в уши и, кажется, в глаза ему ударил дурманящий запах незнакомый крупы. Толстый побежал навстречу аромату и плюхнулся в жидкость.
Он был в раю! Нет, слов таких крысы, конечно, не знают, но кашу от обычной воды как-нибудь отличат и почувствуют: вот он – рай! Толстый барахтался в душистой вареной крупе, проедая себе тропинки во всех направлениях!
И, как всегда, кайф обломал какой-то двуногий. С криком «Ты че, здесь вот сиди!» он выудил Толстого за шкирку и посадил на деревянный плот в этом море каши.
– На доске сиди, понял?
Лязгнула железная крышка. Стало темно и прохладно. Толстый спешно начал умываться, слизывая кашу с боков, спины, хвоста. А когда умылся, есть уже не хотелось. Он по-прежнему был в раю. Сидел на деревянном плоту в море каши, чего еще крысе для счастья надо?!
– Фига – се, Кусто!
Свет вспыхнул неожиданно: Толстый уже успел задремать. Уши резанул визгливый голос двуногого:
– Эй, брысь отсюда, слышишь!
Слышал Толстый прекрасно и знал слово «брысь». Только не много ли берет на себя этот двуногий? Чтобы он, Толстый, по доброй воле оставил это дивное место? «Откажись от рая, и я не буду на тебя орать» – вот как звучало это хамское предложение.
Какая-нибудь глупая землеройка, может, и согласилась бы: они не любят крика, да и кашу не жалуют. Но крыса?! С какой стати?! Толстый презрительно отвернулся и, черпая лапой, принялся демонстративно поедать кашу.
К воплям нервного двуногого добавился голос еще одного. Этот орал еще громче, но хотя бы не так визгливо:
– Боец Васнецов, почему задерживается завтрак?!
– Кры-са! – отвечал второй голос.
– Извольте доложить по всей форме!..
Толстый поедал кашу и слушал этот бесплатный радиоспектакль. Знакомых слов было мало, но какие страсти, какие тембры! Это сперва противно, а потом привыкаешь и прямо – музыка.
– Почему животное в пищеблоке?!
– Не могу знать, товарищ капитан.
Чья-то проворная щепотка подцепила Толстого за хвост и в один миг лишила рая. Крыс висел вверх ногами, и пол был так далеко, что близорукий Толстый его не видел.
– Уничтожить. Об исполнении доложить.
– Есть!
Толстый хотел подтянуться и залезть незнакомцу на руку, но его грубо встряхнули, заставив опять болтаться вверх тормашками.
Перед самой мордой пахнуло жаром. Скрипнуло железо, и Толстый увидел огонь.
Больно
Лапы ничего не чувствовали, но дышать стало как будто легче. Не видя, куда и откуда, Толстый побежал прочь.
Слезящиеся глаза его только и различали, что темные пятна впереди. В носу стоял запах гари, других запахов Толстый больше не различал. Опаленные вибриссы, как чужие, кололи нос и отказывались чувствовать габариты норы, куда пытался забиться Толстый. Пролезу – не пролезу? Обожженную кожу саднило то ли само по себе, то ли так царапались узкие стены.
Наконец, Толстый уперся в тупик, втянул в нору опаленный хвост и с удовольствием разглядел, что он вполне удачно поместился. Весь. Уже хорошо.
По полу тянуло сквозняком. Толстый отдышался и принялся вылизывать обожженные лапы.
Глава XVII
Полезная энциклопедия
Свидетелей всегда мало, и они вечно ничего не видят, так уж они устроены. Вот хотя бы Тонкий с Васнецовым: сидели в двадцати метрах от пожара – и хоть бы что! Никто ничего не видел, ни о чем не подозревал. Витек с тетей Леной и бабушкой – вообще романтики. Мимо проходили – и не видели огня! Должно быть, когда проходили, пламя еще не вырвалось наружу. Дымился потихонечку склад внутри, если не приглядываться – в сумерках и не заметишь.
Да бог с ними, в конце концов: с Витьком, бабушкой и тетей Леной! Тонкий обсудил с ними уже все, что только можно. Сошлись на том, что пожарный щит у входа – это хорошо, но либо лом надо прятать, либо вешать хорошие замки, которые так быстро не сорвешь…
Вот Валерий Палыч – это отдельная песня. Напротив живет! Из-за утреннего грузовика уже устроил столько всяческих шоу, что диву даешься, откуда у старика столько сил. А во время пожара не вышел! У него под окнами склад горел, мог бы хоть из стариковской осторожности выскочить и помочь: а вдруг пламя перекинется на его дом?!
Глупость, конечно: все-таки склад и сараюха соседа слишком друг от друга далеко, чтобы с крыши на крышу так запросто перекинулся огонь. Только для Валерия Палыча такая глупость – в самый раз. В смысле: был бы не виноват – выскочил бы как миленький! А раз не выскочил – значит, совесть не чиста… Или чиста, но старика просто не было дома?
Тонкий долго колебался насчет соседа. Уже почти примирился с мыслью: старику хватит экскурсии в милицию (нет, вроде ее еще не было, но Тонкий не сомневался, что будет, и еще какая!). Только Сашки не хватало с его допросами. А самое главное: беседа с Валерием Палычем – это работа для профессионалов с железным характером и стальными нервами. Тяжело с ним разговаривать, очень тяжело. К тому же главный подозреваемый!