Толстый – повелитель огня
Шрифт:
– Врежьте этим, врежьте! И этой дуре…
Тонкий опять получил под дых и решил не отвлекаться. Выпрямимся, вдохнем (ох, как это трудно!) и вперед: замах – удар, замах – удар, не забыть увернуться от подлетающей ноги, а то…
– Еще раз здесь увидим, вы – трупы! – джинсовый парень пнул согнувшегося пополам Фомина и почему-то сам пошел восвояси. Остальные – за ним.
«Вот так заканчиваются драки. Быстро, бесславно и в самый неподходящий момент, когда ты только разогрелся». – Тонкий перевернулся на бок, встретился взглядом с Фоминым. Федоров лежал и смотрел в небо, вид у
– Че, Санек, мы выиграли?
– Вообще-то, мы валяемся на асфальте, – попробовал возразить Тонкий.
– Да, но ушли-то они! – парировал Фомин, и Тонкий не стал его разубеждать. Зачем портить человеку настроение, тем более что человек, похоже, легко не отделался. Правое запястье у Фомина стало вдвое больше левого, и шишка, похоже, будет. Вуколовой разбили ухо, Федоров выглядел целеньким и бодрым, но, пока поднимался с земли, так гримасничал, что сразу было видно: помяли, и еще как. Себя Тонкий пока не видел, но догадывался: домашний фейс-контроль он сегодня не пройдет. В смысле: без лекции о вреде драк домой не пустят.
– Легко отделался, – оценила Вуколова, и Тонкий сразу повеселел. Если физиономия цела – вечер обойдется без нотаций. С одним Ваней, который обязательно позвонит. А что: он жив-здоров, на стрелку не пришел, да и назначил ее у стены Цоя, где фанаты всегда не прочь подраться. А Тонкий-то размечтался, что перехитрил его! Так, значит.
Сашка попробовал встать, но тут же охнул и согнулся пополам. Ребра! Не какие-нибудь, а слева, те, что он уже ломал весной. Вот невезуха! Как же его припечатали-то крепко! Федоров с Фоминым взяли его под руки и поставили. Вдох-выдох, каких-то полминуты, и Тонкий смог разогнуться. На ногах стоит – уже хорошо. Федоров придирчиво оглядел его и оценил:
– Нормально. Только дыши пореже и будешь жить. У меня такое было в тот год, ничего, прокашлялся. – Он хлопнул Тонкого по спине так, что у него слезы навернулись, и довольно напомнил: – Мы же победили!
Тонкий закашлял, ребро закололо: здравствуй, давненько я про тебя не вспоминал! Был здоров, не кашлял, а тут раз – и вспомнилось! Благодаря Ване. Поймаю – убью.
Нет, ну как подставил-то, а?! Если бы и правда пришла девчонка, подождала бы себе и ушла (хотя все равно – свинство). Вряд ли эти в джинсах стали бы до нее докапываться. Но пришел Тонкий с армией – и получил. Без всякого Ваниного участия, что и обидно. Ваню, может, и поколотили бы. Хитрый Ваня, умный Ваня. А все равно – дурак.
– Получили? – ехидно спросил старичок и снова уткнулся в свой саксофон.
Вуколова как-то нехорошо на него посмотрела.
– Он вроде меня дурой назвал?
– Ага, ага! – закивал довольный Федоров. – Пойдем разберемся?
– Нет! – Людка поймала его за шиворот. – Хватит нам на сегодня.
– Ну, он мне не нравится… – промямлил Фомин, и Тонкий мысленно с ним согласился. Хам старичок тот еще: на пацанов рявкнуть – ладно (тем более на таких, как Федоров и Фомин), но подстрекать во время драки да еще назвать Вуколову дурой… Она не простит!
– Мне тоже не нравится, – честно ответила Людка. – Но бить мы никого больше не будем. Стойте здесь, а лучше – зайдите в кафе, не раздражайте клиента. Я сейчас. – Она развернулась и пошла дальше по Арбату.
Сашка молча взял парней за плечи и повел в кафе. Столик у окна не заняли, и надо было спешить, чтобы не лишать себя зрелища. Войдя в кафе, Федоров и Фомин рванули к столику и уставились в окно, как в театре. Тонкому хватило терпения дойти до прилавка, взять себе фруктового чая… Место он занял вовремя, только сел и увидел: Вуколова возвращается, неся в руках сетку с чем-то желтым.
– О! Она че, в него яблоками будет кидать? – удивился Фомин.
Тонкий хлебнул чаю (кислятина!) и поправил:
– Лимонами. Не будет, я ее знаю.
Вуколова и правда не собиралась ничем кидаться. Она встала напротив саксофониста и спокойно слушала музыку. Саксофонист играл. Повесив сетку на руку, Людка достала один лимон, вытащила из кармана перочинный ножик и принялась этот лимон чистить. Саксофонист играл. Людка чистила: аккуратно, «цветочком», разделила на дольки.
– Че, брызгаться будет? – недоумевал Фомин. Тонкий только пожал плечами: он сам не понимал, что такое затеяла Вуколова.
Людка между тем взяла дольку лимона и принялась ее жевать, отчаянно морщась. Старичок смотрел на нее во все глаза, но продолжал играть. Тонкий хлебнул чаю и от души посочувствовал Вуколовой: лимон-то покислее будет. Людка прикончила дольку и принялась за вторую. Она даже не постеснялась жестом предложить лимончика своему соседу-слушателю. И он взял! Теперь они оба морщились.
– Она так и будет стоять и лопать кислятину? – не выдержал Федоров. – В чем прикол?
Тонкий пил кислющий чай из солидарности, но тоже ничего не понимал.
– Блин, да на нее смотреть кисло! – не унимался Федоров. – Я сейчас слюной захлебнусь, фу!
И тогда Сашка понял! На Вуколову смотреть кисло – факт. И кисло не только Федорову с Фоминым, но и саксофонисту. А саксофон, между прочим, духовой инструмент. Сложно на нем играть, когда слюной захлебываешься.
Подтверждая его догадку, старичок опустил саксофон и что-то сказал Вуколовой. Людка пожала плечами, то же самое сделал ее сосед. Остальные слушатели принялись что-то доказывать старичку красноречивыми жестами. Похоже, они защищали Вуколову: есть лимон – не преступление, и слушатели совершенно не могли понять, что это саксофонист капризничает, почему он перестал играть и чем ему не угодила Вуколова.
Попрепиравшись (жаль, отсюда не слышно!), старичок снова взялся за саксофон, но поиграть сумел совсем недолго…
– Че ему не нравится? – не понял Фомин.
Тонкий объяснил, как сумел, и под дружный хохот приятелей пошел выручать музыканта. Людка – девушка умная, и приколы у нее такие же, но только хорошего понемножку.
Когда Сашка подошел, она уже принялась за второй лимон и, чтобы не болтать с набитым ртом, молча протянула Тонкому дольку. Пришлось взять. Кислятина переполнила рот и отразилась на лице, причем у саксофониста – тоже. Он опустил инструмент и вежливо, как смог, попросил: