Толстый – спаситель французской короны

Некрасова Мария Евгеньевна

Тонкий хотел добавить: «Ума не надо», – но побоялся, что оскорбленная Ленка расскажет Жозе про Толстого. Он молча плюхнулся на кровать и осторожно положил рюкзак рядом с собой. Подумать только, верный крыс жил в рюкзаке все эти дни, а Сашка не знал. Таскал рюкзак с собой, иногда со всей дури швырял на пол или на кровать… Интересно, чем Толстый питался? Ленка как будто читала его мысли. Она поковырялась в баре и нашла пачку арахиса:

– На, положи в рюкзак.

Тонкий положил. Рюкзак сейчас же зашевелился, зашуршал, захрумкал. Тонкий спрятал его за спину и стал кашлять, чтобы заглушить звуки крысиной трапезы. Конечно, это не прошло мимо внимания Жозефы:

–

Александр, вьи простудьились?

Тонкий закашлял еще энергичнее и закивал: да, мол, простудился, дуйте за аспирином и оставьте нас втроем.

Жозефа так и поступила, не забыв запереть за собой дверь.

Тонкий облегченно вздохнул:

– Прикинь, что бы она сказала, увидев хрустящий рюкзак?!

Ленка прыснула:

– Она бы сказала: «Альександр, ви такой нерьяха, што у вась в рюкзакье завьелись крисы!»

Тонкий захихикал в ответ. Да, именно так бы она сказала: «Ви такой нерьяха». Ой, и вправду неряха. Тонкий глянул на свою тумбочку – ужас! Огрызки карандашей, стопка мятых визиток… Так, минуточку! А визитки откуда? Конечно, молодому, подающему надежды художнику Александру Уткину уже давно пора обрасти связями, но, помнится, визиток у него не было. Кроме визитки Перена. А тут… Тонкий переворошил кучу. Визитки были мятые, замусоленные, кое-где погрызенные. Эти зубки Сашка ни с чем не спутал бы. Он извлек из рюкзака верного крыса и поднес к куче визиток:

– Колись, Толстый, твое?

Верный крыс обиженно зашипел (еще бы, отрывают от арахиса и тычут носом в гору бумажек), но одну визитку взял и потащил на место – под кровать.

– Точно, он, – оценила Ленка, – натаскал втихаря по гостинице и под кроватью гнездо устроил. А горничная сегодня выгребла.

Тонкий посмотрел на нее с уважением. Все-таки иногда и у его сестренки рождаются светлые мысли.

– Может, это Жозефы? – предположил он, выгораживая верного крыса. – Она сама-то аккуратная?

Ленка покрутила пальцем у виска, и Тонкий решил, что она права.

– Давай посмотрим, – миролюбиво предложил он. – Интересно, с кем в одном отеле живем!

И они стали разглядывать визитки.

Каких здесь только не было: и на русском, и на английском, и на немецком. Французские тоже попадались, но реже. Все-таки французы во Франции предпочитают оставаться в своих домах, а не шататься по гостиницам.

Подмигивая-поблескивая разноцветными буковками, визитки сообщали кое-какие сведения о ближайших соседях. Например, мистера Уайта – соседа справа, оказывается, зовут Джон, хотя Тонкий и Ленка неоднократно слышали, как жена называла его «Булщит». Тонкий, помнится, еще удивлялся, что за имя такое странное. А дядя Саша из Питера – сосед слева, оказывается, президент фирмы с интригующим названием: «Чайник-интернешнл». Тонкий с Ленкой долго спорили, чем должна заниматься фирма с таким названием. Тонкому представлялась международная автошкола, где готовят водителей-«чайников» для разных стран. А помешанная на попсе Ленка считала, что фирма занимается раскручиванием поп-звезд.

– Сам подумай, – объясняла она, – есть же «Иванушки интернешнл». Так они, наверное, выпускники этой фирмы. Она рекламу такую требует за услуги: чтобы в названии группы было слово «интернешнл».

Тонкий подумал сам и решил, что дурака не переспоришь. Пусть Ленка думает, как ей нравится. Не все ли равно, чем занимается эта фирма?! Он рассеянно переворошил кучу и вдруг… Вот что отвлечет сестренку от дурацких рассуждений про Иванушек!

– Смотри, что я нашел! – он протянул ей синий бумажный прямоугольничек. Глянцевый, блестящий, почти без следа крысиных зубов. Крысы не очень-то

жалуют глянцевую бумагу, а вот Ленка за этот прямоугольничек готова родину продать – Тонкий это знал точно.

– Визитка Патрика! – Ленка подпрыгнула на кровати так, что Толстый вывалился из открытого рюкзака.

Верного крыса с головой засыпало арахисом. Он смешно разгребал орехи лапками и довольно шевелил усами – счастливое животное, у которого корма выше головы и ничего больше в жизни не надо. Тонкий подумал, что все в этой комнате наконец получили, что хотели. Только он, художник Александр Уткин, до сих пор не нашел вожделенной разгадки тайны Леонардо и вандалов не нашел. Ленка вертела в руках визитку и мечтала:

– Залезу ночью с головой под одеяло, чтобы Жозя не услышала, позвоню Патрику на сотовый… То-то он удивится!

Тонкий мрачно кивнул: он бы сам удивился, если бы ему среди ночи позвонила девчонка и начала болтать вместо того, чтобы дать человеку спокойно выспаться.

Визитки рассыпались по кровати веером. Белые, желтые, вот одна синенькая, глянцевая – совсем как визитка Патрика. Только эта на русском и принадлежит некоему Петру Собакину, эстрадному исполнителю. Надо же, этот Собакин тоже поет, как Патрик. И фамилии у них похожи: есть такая порода собак – «питбуль». И шрифт на визитках похожий.

– Приколись, Лен. – Он сунул сестре под нос визитку Собакина.

Ленка посмотрела и прикололась:

– Телефон один и тот же… Это что ж получается, Сань?..

Договорить она не успела. В двери завозили ключом – возвращалась Жозефа с аспирином. Тонкий сгреб в рюкзак Толстого вместе с кучей арахиса и визитками. Обе синенькие он положил в карман. Ленка быстренько включила телевизор, плюхнулась на кровать рядом с братом, и вовремя: в комнату медленно вплыла Жозе-фу. Словно актриса из рекламы, она осторожно толкала перед собой сервировочный столик с пузырьками, стаканами, пакетиками, градусником и – какая гадость! – чашкой горячего молока с пенкой. Жозефа припарковала столик у кровати и скомандовала:

– Элен, отойдите ат брьята, он зарьязный! Александр, выпьейте аспьирьин и помьерьте температюру.

Тонкий не успел ничего ответить, как железная гувернанткина рука влила в него стакан растворимого аспирина, а на закуску сунула в рот градусник. «Как собаке, – подумал Тонкий, – хотя нет, собакам, кажется, ставят градусник… Или все-таки в пасть? Нет, если в пасть, они бы разгрызли…»

– Ленка. – Сестра все еще сидела с ним на кровати. – Лен, куда собакам градусник ставят?

Но сестренка среагировала неадекватно. Она сказала: «Дурак!» – и быстро ушла в соседнюю комнату. Уже и спросить нельзя!

– А вы, мадемуазель Жозефа, не знаете, куда собакам ставят градусники? – поинтересовался Тонкий невинным голосом больного ребенка.

Но Жозефе вопрос не понравился еще больше, чем Ленке. Она строго взглянула на воспитанника и покачала головой:

– Александр, нехорошьо задафать дамам такьие вопрёсы!

Тонкий пожал плечами. Он же не спрашивает Жозе-фу, сколько ей лет! Интересно, а какие еще вопросы нельзя задавать дамам? Бабушку, например, нельзя спрашивать, что сегодня на ужин, потому что она сразу пошлет за хлебом. А то и вовсе скажет: «Что приготовишь, то и будет», – и заставит Тонкого париться на кухне. Маму вообще лучше ни о чем не спрашивать, потому что на любой вопрос (хотя бы: «Где мои тапочки?») она отвечает получасовой лекцией о том, что надо прилично себя вести, хорошо учиться, и тогда твои тапочки ни за что не потеряются. Ленку нельзя спрашивать, сделала ли она уроки. У нее тогда сразу начинает болеть голова.