Толя, Коля, Оля и Володя здесь были
Шрифт:
— Это же у собаки его один глаз! — рыдающим голосом закричал он.
Начальник цунами-станции сказал, что отправляться сегодня куда-то далеко он нам не советует — рискованно. Но если мы не хотим терять времени даром, то до начала тайфуна, то есть до двух часов дня, можем посмотреть самую ближнюю бухточку. Бухта очень симпатичная, до нее каких-нибудь два километра, и туда даже можно спуститься — есть тропа, огражденная канатами.
Сразу же за крайними домами Мало-Курильска, на горке, ветер оказался таким сильным, что Паганель засомневался в правильности расчетов цунамистов. Похоже на то, сказал он, что тайфун уже обрушился на остров, а они там
Папа, перенесший за свою жизнь несколько тайфунов, посмеялся над Паганелем. Считай, сказал он, что это легкий ветерок. Так себе — зефир. Когда загудит тайфун, мы поползем на четвереньках. Заведомо. Тайфун поднимает камни и выворачивает с корнем деревья. А пока еще ни одно дерево не вывернуто… Вернуться, впрочем, можно. На всякий случай. Он не против.
Они остановились, решили подождать отставшего дядю Колю и спросить его мнение.
Однако дядя Коля, погруженный в свои мысли (он уже второй день был в них погружен), прошагал мимо, не откликаясь. Из трубки его снопами летели искры — подходить к дяде Коле ближе, чем на четыре шага, было опасно. Мы двинулись вперед и скоро опять перегнали сосредоточенного дядю Колю.
Тропинка вела все вверх и вверх, и ветер с каждым шагом становился злее. На открытых местах он так плотно прижимал к земле высокую траву, что казалось, будто ее долго утюжили асфальтовым катком.
У самого берега одиноко гулял рыжий теленочек. Когда он поворачивался хвостом к морю, короткая шерсть его вставала дыбом.
Мы сначала полюбовались с крутизны открывшимся видом, а Паганель, вытянув руку, даже попытался спеть: «О скалы мрачные дробятся с ревом волны!» — но поперхнулся собственной бородой и умолк.
Потом начали искать спуск в бухту.
Или мы вышли не на то место, или начальник станции сам никогда здесь не был, но только вместо тропы, огражденной канатами, мы нашли всего лишь ржавый трос, почти отвесно уходящий в расщелину, — и больше ничего.
Паганель и папа, тем не менее, как заправские альпинисты, небрежно поплевывая с обрыва, стали убеждать друг друга, что вообще-де спуститься тут можно, ничего такого смертельного они в этом не видят и так далее.
Подошел дядя Коля, молча постоял рядом, потом, словно очнувшись вдруг, спросил: «Можно, говорите?» — и, сунув трубку в карман, полез вниз.
— Куда? — спохватился Паганель. — Вернись немедленно, безумец!
Дядя Коля от этого неожиданного крика втянул голову в плечи, но не остановился.
— Николай, я тебе приказываю! — неумело строжился Паганель и даже топал ногами.
Дядя Коля не отвечал. Он спускался все ниже и ниже, цепко перехватывая трос. Из-под ног его вырывались камешки и, пощелкивая, прыгали с уступа на уступ. Иногда дядя Коля поднимал вверх лицо и виновато улыбался, словно хотел сказать: «Вот лезу… А что поделаешь? Извините».
— Он с ума сошел! — переживал Паганель. — Через двадцать минут начнется тайфун — его же как песчинку сдует.
А хладнокровный папа, видя, что дядя Коля возвращаться не намерен, свесился над обрывом и несколько раз щелкнул фотоаппаратом. По крайней мере, сказал он, останется доказательство, что не мы спихнули этого полоумного.
Тайфун, слава богу, не разразился через двадцать минут. Иначе дяде Коле пришлось бы плохо — он спустился уже так низко, что казался сверху не больше таракана.
Паганель не выдержал этого зрелища, отошел в сторону и сел на траву.
— Чувствую, — сказал он, — что надо возвращаться. Наступил, видимо, критический момент — наша психика начинает преподносить сюрпризы. Ну, вот что это с ним такое, скажите?
«Подкорка», — объяснил умный папа. Это довольно распространенное явление, сказал он. Бывают моменты, когда подкорка выходит из повиновения коры большого головного мозга, и тогда человек совершает поступки, которых сам же потом стыдится. Вот, например, недавно один студент-дипломник, светлая, между прочим, голова, будущее украшение науки, перед самой защитой дипломной работы запихал под дверь папиного кабинета две малосольные селедки, к хвосту одной из которых была привязана бумажка со словами: «Смерть кашалотам! Все под знамена герцога Кумберлсндского!» Другой бы профессор, не знающий про существование подкорки, устроил этому студенту веселую жизнь. Но папа знал и поэтому не стал придавать значения выходке дипломника. Тот на следующий день прекрасно защитился, а папа подарил ему собственные его селедки — под общий, разумеется, хохот.
— Значит, у Гуся тоже подкорка! — догадалась я.
— У какого еще гуся? — спросил папа.
Тогда я рассказала им про мальчишку из нашего класса, Вовку Гусева, у которого подкорка, видать, очень часто выходит из повиновения, а преподаватели считают, что он просто недоумок, и хотят, чтобы его перевели в школу для слаборазвитых. Последний раз подкорка у Гуся вышла из подчинения, когда мать послала его за хлебом. Гусь повесил на руль велосипеда дерматиновую сумку и уехал. Но хлеба он почему-то не купил, а вместо этого напихал в сумку силикатных кирпичей и привез матери. Мать потом гонялась за Гусем с палкой по всему жилмассиву, но так и не догнала — все же он был на велосипеде.
Папа сказал, что наш Гусь, скорее всего, действительно придурок — учителя правы. И очень жаль, что мать тот раз не догнала его. Что же касается дяди Коли, продолжил папа, то он наверняка уже отрезвел, посмотрел вверх — и небо показалось ему с овчинку. Кроме того, он, конечно же, представил, как мы здесь переживаем, — и ему стало неудобно. Так что сейчас он, подгоняемый стыдом и страхом, бешено карабкается наверх, и через секунду-другую мы будем иметь удовольствие снова лицезреть его.
Тут, и правда, над краем обрыва показалось перепачканное дяди-Колино лицо. Он сделал несколько тяжелых шагов, повалился на траву и стал дуть на истерзанные тросом ладони. Паганель снова заволновался:
— Ну, что ты хотел этим доказать? Мальчишка! Седина в голову, а бес в ребро, да?
Но папа незаметно лягнул Паганеля ногой, чтобы тот молчал… пока дяди-Колина подкорка опять не вышла из повиновения.
А через день мы отправились в главный наш поход по Шикотану — на мыс «Край света».
Сварщик Петя сказал нам, правда, что ничего такого исключительного там нет. Во всяком случае, это не тот край света, где суша соединяется с небом и откуда, просунув голову в щель, можно заглянуть за пределы земли. Просто там красивый берег, скалы торчат из моря довольно живописно, и вообще, за этим мысом начинается сплошной океан — до самой Америки. Но сходить туда, конечно, надо — поставить крыжик. На Шикотане «Край света» такое же обязательное для посещения место, как, допустим, Эрмитаж в Ленинграде или Третьяковка в Москве.