Том 1. Стихотворения
Шрифт:
Стихотворения предполагалось напечатать также в Бак. раб. Сотрудник газеты С.Файнштейн писал 26 сентября 1925 г. С.А. Толстой-Есениной: «Стихи получены. Пойдут, как вы просили, „Сестре Шуре“ — все вместе» (ГЛМ). В.А.Мануйлов сообщал Есенину, что публикация намечена на 2 октября (см. Восп., 2, 187), но она не состоялась.
Эти четыре стихотворения представлялись автору единым циклом. Именно так они были опубликованы в Кр. ниве — заголовок имел, правда, нейтральный характер «Стихи Сергея Есенина», но посвящение «Сестре Шуре» было единым для всех четырех стихотворений. Единым циклом предполагалось их напечатать в Бак. раб. Однако последовательность стихотворений менялась. В диктовке Есенина второе стихотворение «Ах, как много на свете кошек…» шло последним; в Кр. ниве поменялись местами третье и четвертое стихотворения. В наб. экз. внешние признаки цикла сохранены не были: все стихи получили одинаковые, но каждое свое отдельное посвящение.
Шура —
«В один из сентябрьских дней Сергей предложил Соне <С.А. Толстой-Есениной> и мне покататься на извозчике. День был теплый, тихий. Лишь только мы отъехали от дома, как мое внимание привлекли кошки. Уж очень много их попадалось на глаза. Столько кошек мне как-то не приходилось встречать раньше, и я сказала об этом Сергею. Сначала он только улыбнулся и продолжал спокойно сидеть, погруженный в какие-то размышления, но потом вдруг громко рассмеялся. Мое открытие ему показалось забавным, и он тотчас же превратил его в игру, предложив считать всех кошек, попадавшихся нам по пути… Это занятие нас всех развеселило, а Сергей увлекся им, пожалуй, больше, чем я. Завидев кошку, он вскакивал с сиденья и, указывая рукой на нее, восклицал: „Вон, вон еще одна!..“ Когда мы доехали до Театральной площади, Сергей предложил зайти пообедать. И вот я первый раз в ресторане. Швейцары, ковры, зеркала, сверкающие люстры — все это поразило и ошеломило меня. Я увидела себя в огромном зеркале и оторопела: показалась такой маленькой, неуклюжей, одета по-деревенски и покрыта красивым, но деревенским платком. Но со мной Соня и Сергей. Они ведут себя просто и свободно. И, уцепившись за них, я шагаю к столику у колонны. Видя мое смущение, Сергей все время улыбался, и, чтобы окончательно смутить меня, он проговорил: „Смотри, какая ты красивая, как все на тебя смотрят…“… А на следующий день Сергей написал и посвятил мне стихи: „Ах, как много на свете кошек, нам с тобой их не счесть никогда…“ и „Я красивых таких не видел…“» (Восп., 1, 119–120).
«Ах, как много на свете кошек…» (с. 244). — Кр. нива, 1925, № 42, 11 октября, с. 1001.
Печатается по наб. экз. (машинописный список).
«Ты запой мне ту песню, что прежде…» (с. 245). — Кр. нива, 1925, № 42, 11 октября, с. 1001.
Печатается по наб. экз. (машинописный список) с исправлением в ст. 14 («Что вовек я любил не один» вместо «Что вовек я любил ни один»).
«В этом мире я только прохожий…» (с. 247). — Кр. нива, 1925, № 42, 11 октября, с. 1001.
Печатается по наб. экз. (машинописный список) с исправлением в ст. 14 («Что любить не отдельно, не врозь» вместо «Что любить ни отдельно, ни врозь»).
В начале сентября 1924 г. Есенин приехал на Кавказ. Он был доволен тем, что уехал из Москвы, и писал друзьям, что вернется «не очень скоро. Не скоро потому, что делать мне в Москве нечего» (письмо Г.А.Бениславской от 20 октября 1924 г.). В это время им овладело настойчивое желание съездить в Персию (Иран) или Турцию. «Сижу в Тифлисе. Дожидаюсь денег из Баку и поеду в Тегеран. Первая попытка проехать через Тавриз не удалась», — писал он Г.А.Бениславской 17 октября 1924 г. Через три дня ей же: «Несколько времени поживу в Тегеране». Приглашал другую московскую знакомую: «…на неделю могли бы поехать в КонС.А. Тинополь или Тегеран». Это намерение не оставляло его и позже. В январе 1925 г. он писал Г.А.Бениславской: «Мне 1000 р. нужно будет на предмет поездки в Персию или КонС.А. Тинополь». В следующий свой приезд на Кавказ, в апреле 1925 г., он сообщал ей же: «Главное в том, что я должен лететь в Тегеран». Желание не осуществилось — ни в Тегеране, ни в КонС.А. Тинополе побывать ему не привелось.
Обостренная тяга поэта к этим местам была связана с работой над «Персидскими мотивами». Впервые стихи этого цикла упоминаются в письме к Г.А.Бениславской от 20 октября 1924 г. из Тифлиса, в котором Есенин обещает «на днях» послать своим сестрам «персидские стихи» и замечает: «Стихи, говорят, очень хорошие, да и я доволен ими». Образный строй этих новых для него стихов быстро и глубоко завладел воображением поэта. Очень рано определилось название цикла: уже 21 октября он спрашивал в письме А.А.Берзинь: «Нравятся ли „Персидские мотивы“?» Названию суждено было стать окончательным. Ясным было и намерение продолжить работу. К концу года, когда было написано лишь несколько первых стихов, у него твердо сложилось мнение, что это будет достаточно обширный цикл. 20 декабря 1924 г. он писал Г.А.Бениславской, что «Персидские мотивы» — это «целая книга в 20 стихотворений».
Первые шесть стихотворений («Улеглась
Опубликованные к лету 1925 г. десять стихотворений Есенин объединил в цикл и открыл ими сборник «Персидские мотивы». К работе над циклом он вернулся в августе 1925 г., во время последней поездки на Кавказ, когда были созданы: «Быть поэтом — это значит то же…», «Руки милой — пара лебедей…», «Отчего луна так светит тускло…», «Глупое сердце, не бейся!..»
Окончательный состав цикла, последовательность стихотворений Есенин определил осенью 1925 г., готовя Собр. ст. С.А. Толстая-Есенина рассказывает, что в этот период поэт думал включить в цикл еще одно стихотворение — «Море голосов воробьиных…». По ее словам, он «…начал его перерабатывать, но не закончил и потому не включил в „Собрание“» (Восп., 2, 261).
«Персидские мотивы» Есенин думал посвятить Петру Ивановичу Чагину (1898–1967), журналисту и издательскому работнику, в те годы — редактору газеты «Бакинский рабочий», где были впервые опубликованы многие стихи цикла. В декабре 1924 г. Есенин писал ему: «Стихи о Персии я давно посвятил тебе. Только до книги я буду ставить или „П.Ч.“ или вовсе ничего. Все это полностью будет в книге». Сборник «Персидские мотивы» вышел с посвящением: «С любовью и дружбою Петру Ивановичу Чагину». Однако при подготовке Собр. ст. посвящение Есенин не сохранил.
В «Персидских мотивах» сказалось знакомство Есенина с творчеством восточных классиков Саади, Омара Хайяма, Фирдоуси, имена которых встречаются в стихотворениях. Один из знакомых Есенина по Тифлису вспоминал: «…подвернулся мне томик — „Персидские лирики X–XV веков“ в переводе академика Корша. Я взял его домой почитать. А потом он оказался в руках Есенина, который уже не хотел расставаться с ним. Что-то глубоко очаровало поэта в этих стихах. Он ходил по комнате и декламировал Омара Хайяма» (Восп., 2, 221). Восточная поэзия сыграла значительную роль в разработке художественной системы цикла. Подробно это рассмотрено в работах П.И.Тартаковского: «Русская советская поэзия 20-х — начала 30-х годов и художественное наследие народов Востока», Ташкент, 1977; «Я еду учиться…» («Персидские мотивы» Сергея Есенина и восточная классика) — в кн.: «В мире Есенина», М., 1986, 335–352. Одним из непосредственных источников для Есенина стала книга английского поэта Э.Фицджеральда «Омар Хаям. Рубаи», которая в переводе О.Румера вышла в Москве в 1922 г. Многие строки этого сборника находят отчетливые параллели в есенинском цикле.
Но не только книжные источники использовал Есенин. Он немало почерпнул из рассказов о Персии тех своих бакинских и тифлисских приятелей и знакомых, которые бывали там. В частности, с 1923 г. работал в Персии В.И.Болдовкин. В своих воспоминаниях он рассказывал: «Сергей с жадностью интересовался памятниками старины. Знаменитая Девичья башня, старый дворец очень интересовали Сергея. Осматривая памятники старины, Сергей задавал мне множество вопросов о Персии. Я почувствовал, что Персия не дает ему покоя, тянет к себе». Он передал слова Есенина: «Ты знаешь, Вася, я хочу создать целый цикл стихов про Восток, про Персию. Про Персию старинную, древнюю, про Персию новую, такую, как она есть» (газ. «Молодежный курьер», Рязань, 1991, 26 декабря, № 76; спец. вып. «Тропа к Есенину»). Сходен рассказ и другого бакинского знакомого Есенина, В.А.Мануйлова: «Наша прогулка завершилась посещением Кубинки, шумного азиатского базара. Мы заглядывали в так называемые «растворы» — лавки, в которых крашенные хной рыжебородые персы торговали коврами и шелками. Наконец мы зашли к одному старику, известному любителю и знатоку старинных персидских миниатюр и рукописных книг. Он любезно принял русского поэта, угощал нас крепким чаем, заваренным каким-то особым способом, и по просьбе Есенина читал нам на языке фарси стихи Фирдоуси и Саади. Уже под вечер мимо лавки прошел, звеня бубенцами, караван из Шемахи или Кубы, заметно похолодало и наступило время закрывать лавку, а мы все сидели и рассматривали удивительные миниатюры, украшавшие старинную рукопись „Шахнаме“» (Восп., 2, 179). Обогатили представления Есенина зарисовки с натуры и рассказы побывавшего в Персии его приятеля художника К.А.Соколова, с которым он часто общался в дни своей жизни на Кавказе. Некоторые из рисунков К.А.Соколова были тогда же опубликованы (см., например, журн. «Ленинград», 1925, № 26, 18 июля, с. 10–11). Н.К.Вержбицкий называет еще одного знатока восточной поэзии и изобразительного искусства, с которым часто беседовал Есенин в Тифлисе, — журналиста В.П.Попова.