Том 10. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Что за мрачность, Дживс? Почему вы не рвете розы? Поэт Геррик осудил бы вас.
— Простите, сэр. Я не знал, что вы принимаете судьбу мистера Уиншипа так близко к сердцу, иначе я был бы более осторожен в высказываниях. Для него очень важно победить на выборах?
— Жизненно необходимо. Флоренс укажет ему на дверь, если он проиграет.
— Вы шутите, сэр?
— Он сам так говорит, и думаю, он прав. Его доводы весьма убедительны. Он говорит, она очень требовательна к людям и не прощает поражений. Доподлинно известно, что она дала отставку Перси Горринджу из-за того, что пьеса, которую он написал по ее роману, выдержала только три представления.
— В
— Проверенный факт.
— В таком случае будем надеяться, что мои опасения не оправдаются, сэр.
В то время, когда мы тешили себя надеждой на то, что его опасения не оправдаются, на мой стакан с виски упала тень, и я увидел, что около нас стоит еще один член клуба — человечек из разряда «спасайся, кто может» с брюшком, одетый скорее по-загородному, чем по-городскому, в галстуке, говорящем о его принадлежности к Сторожевой бригаде, хотя вряд ли это могло быть так. В отношении его манер мне в тот момент не пришло на ум более точного эпитета, чем «фамильярные», но, заглянув потом в словарь синонимов из библиотеки Дживса, я обнаружил, что они были «панибратскими, развязными, нахальными, несдержанными, непочтительными, хамскими, бесцеремонными и назойливыми». Если я скажу вам, что первым делом он ткнул Дживса под ребра корявым указательным пальцем, вы поймете, что я имею в виду.
— Привет, Реджи, — сказал он, и я замер в кресле, потрясенный открытием, что Дживса зовут Реджинальдом. Мне раньше и в голову не приходило, что у Дживса есть имя. Хорошо еще, что не Берти, а то какая возникла бы путаница.
— Добрый день, — ответил Дживс, и мне стало ясно, что этот господин не входит в круг его ближайших друзей. В голосе Дживса сквозила холодность, которой мог пренебречь разве что такой несдержанный и непочтительный человек, как его знакомец.
Тип «спасайся, кто может», казалось, не заметил, что ему не рады. Он продолжал вести себя так, как будто встретил старинного приятеля.
— Как делишки, Реджи?
— Спасибо, пребываю в добром здравии.
— Ты что, похудел? Тебе нужно жить в деревне, как я, и питаться настоящим деревенским маслом. А вам, голубок, — обратился он ко мне, — нужно быть поосторожней с танцами на проезжей части. Я ехал в том такси и подумал, что вам крышка. Вы Вустер?
— Да, — изумленно ответил я. Я и не знал, что стал знаменитостью.
— Я так и думал. У меня хорошая память на лица. Ладно, заболтался я с вами. Мне нужно зайти к секретарю по одному делу. Рад был увидеться, Реджи.
— До свидания.
— Вустер, старина, рад был увидеться.
Я попрощался с ним, и он нас покинул. Я обратился к Дживсу; ошеломляющая догадка, о которой я говорил раньше, неслась на всех парусах.
— Кто это был?
Он ответил не сразу: очевидно, он был так шокирован, что не мог вести беседу. Только после глотка ликера к нему вернулось самообладание. Когда он все-таки заговорил, по его тону было понятно, что он вообще предпочел бы не высказываться на эту тему.
— Тот человек, о котором вы упомянули за завтраком, сэр. Бингли, — он произнес это имя так, как будто оно оскверняло его рот.
Я обомлел. Меня бы мог сейчас сразить наповал даже удар зубочисткой.
— Бингли? Нипочем бы его не узнал. Он совершенно изменился. Когда-то он был худой и очень мрачный, просто туча тучей. Казалось, он вечно погружен в мысли о грядущей революции, которая предоставит ему свободу гнаться за мной по Парк-лейн с обагренным кровью ножом.
Ликер, казалось, возвратил Дживсу душевное равновесие. Теперь в его голосе слышалось привычное спокойствие.
— Думаю, в то время, когда он работал у вас, он придерживался крайне левых взглядов. Они поправели, когда он стал собственником.
— Собственником?
— Его дядя, владелец лавки, умер и оставил ему в наследство дом и круглую сумму.
— Думаю, перемена взглядов под влиянием полученного наследства — частое явление среди таких людей, как Бингли.
— Очень распространенное. Они начинают смотреть на грядущую революцию с другой точки зрения.
— Понимаю вашу мысль. Они не хотят, чтобы за ними гнались по Парк-лейн с обагренными кровью ножами. Он все еще камердинер?
— Он удалился на покой. Ныне он праздный обыватель Маркет-Снодсбери.
— Маркет-Снодсбери? Забавно.
— Простите, сэр?
— Я хотел сказать, странно, что он живет именно в Маркет-Снодсбери.
— Многие люди живут в Маркет-Снодсбери, сэр.
— Но ведь мы сейчас как раз туда едем. Интересное совпадение. Там, судя по всему, находится дом его дяди.
— Надо полагать.
— Возможно, мы увидимся с ним.
— Надеюсь, что нет, сэр. Я о нем плохого мнения. Бесчестный человек. На него нельзя положиться.
— Почему вы так решили?
— Интуиция.
Но это уже не моя забота. Занятому человеку, вроде меня, некогда разбираться, можно положиться на Бингли или нет. Если нашим дорогам суждено пересечься, я хотел бы только, чтобы он оставался трезвым и держался подальше от холодного оружия. Живи сам и давай жить другим — вот девиз Бустеров. Я допил виски с содовой и встал.
— Вот что я думаю, — сказал я. — Если он такой ярый консерватор, нам будет легко убедить его голосовать за Медяка. А сейчас нам пора. Медяк повезет нас на своей машине, и я не знаю, когда он за нами заедет. Спасибо за королевский прием, Дживс. Вы вдохнули новую жизнь в мою изможденную оболочку.
— Не стоит благодарности, сэр.
Медяк заехал за мной, как и обещал, и, выходя к машине, я увидел, что ему удалось сговориться с Магнолией: на заднем сиденье сидела девушка, и когда он сказал: «Знакомьтесь: мистер Вустер, мисс Гленденнон», все для меня окончательно прояснилось.
Хорошая девушка, подумал я, и собой хороша. Но все-таки не настолько, чтобы отнести на ее счет прибаутку Дживса: «Так вот краса, что в путь суда подвигла», [63] и, вероятно, это было даже к лучшему, потому что Флоренс, я думаю, выказала бы недовольство, возвратись Медяк из поездки с приобретением, от которого глаз не отвести. Человек в его положении должен проявлять большую осмотрительность при выборе секретарши и отсеивать кандидаток, которые могли бы победить на последнем конкурсе «Мисс Америка». Но, безусловно, у нее была приятная внешность. Она производила впечатление тихой, участливой девушки, которая, только поделись с ней своим горем, и за руку тебя возьмет, и по головке погладит. Если придешь к ней и скажешь: «Я только что совершил убийство, и мне как-то не по себе», — то услышишь в ответ: «Ничего страшного, постарайтесь не думать об этом. С кем не бывает». Короче, маленькая мама, к тому же классная машинистка. Чего еще можно было желать для Медяка?
63
…что в путь суда подвигла. — К.Марло. «Трагическая история доктора Фауста» (акт V, сцена 1), пер. Е. Бируковой.