Том 14. М-р Моллой и другие
Шрифт:
— Про Джона?
— Да.
— А что с ним такое?
Именно в этот миг мимо пронесся большой красный автомобиль, в котором сидел хилый субъект с нафабренными усиками. Хьюго, не отвечая, следил за ним взглядом.
— Господи! — вскричал он.
— Что с Джонни?
— Автомобиль, — сказал Хьюго. — А в нем это чучело Твист из «Курса». Нет, ты подумай! Послали за ним машину!
— Ну и что?
— Что? — удивился Хьюго. — Ты слышала, чтобы дядя посылал за кем-нибудь машину? Да это переворот! Это… как его?., э-по-халь-но. Помнишь тот взрыв, когда
— Как мне о нем забыть!
— Я думаю, тогда он и клюкнулся. Известное дело, только об этом и слышишь. Ронни мне вчера говорил про одного ростовщика со стеклянным глазом. Заметь, этот глаз был приятней настоящего. Да, такой человек! Попал в катастрофу, вагон съехал с рельс, а из больницы вышел совершенно другим. Гладил детей по головке, творил добро. Вот и дядя то же самое. Эти гнезда — первый симптом. Ронни говорит, ростовщик…
Пэт ростовщики не интересовали.
— Ты скажи, что с Джоном?
— Вот что, пойду-ка я домой, а то он все разбазарит. Может, урву эти пятьсот фунтов. Когда такой сквалыга обращается…
— Что с Джоном? — спросила Пэт, стараясь от него не отстать. Ну, что он несет! Прямо пожалеешь, что выросла. В детстве, слава Богу, можно дать по голове. Правда, и теперь можно ущипнуть за руку, что она и сделала.
— Ой! — очнулся Хъюго.
— Что с Джоном?
Хьюго нежно помассировал руку. Охотничий огонь исчез из его взора.
— О, да, Джон! Спасибо, что напомнила. Ты с ним видишься?
— Нет. Папа не разрешает ходить к вам. А Джон, наверное, занят.
— Не в том дело. Он боится твоего родителя.
— Ну, если он…
— Чего ты обиделась? Я, и то его боюсь. Суровый у тебя папаша. Увижу — убегу, как заяц, пусть биографы выкручиваются. Ты к нему привыкла, и все же признаешь, что брови у него — будь здоров.
— Ах, при чем тут брови! Что с Джоном?
— Вот что, юная Пэт, — серьезно сказал Хьюго. — Насколько я понимаю, он сделал тебе предложение в этой «Горчичнице».
— Н-да…
— А ты ему отказала.
— И что с того?
— Нет, я тебя не виню, — заверил Хьюго. — Не хочешь, не выходи, твое дело. Но тогда его и не мучай. Старайся избегать. Если ты будешь вертеться рядом, бередить его раны, он зачахнет. Не отрывай его отдела! Пока он совсем не скис, все можно уладить. Ясно?
Пэт пнула ногой безобидный камень.
— Ясно. Ты хочешь сказать, что Джонни увивается за этой девицей? Сейчас, в аптеке, она сообщила мне, что у вас гостит.
— Не то чтобы увивается, до этого еще не дошло. Но надежда есть. Понимаешь, он от природы — человек семейный. Домашний такой…
— Спасибо, я уже слышала. Там, в отеле.
— Да? — не смутился Хьюго. — Как по-твоему, прав я?
— Если хочешь женить его на девице? Нет.
— Почему?
— Она наглая.
— Я бы сказал, живая.
— А я бы не сказала.
Поскольку нельзя ударить Хьюго корзинкой, в которой недавно лежали два фунта чаю, цветы и печенье с тмином, лучше вести себя сдержанно, решила Пэт.
— И вообще, — заметила она, — что ты выдумываешь? Нет никаких признаков…
— Это
90
…вроде набитой лягушки — матерчатая игрушка, набитая бобами. Дети швыряются ими как мячиками.
— Что?!
— Прости, — твердо сказал Хьюго, — но ты их, наверное, не видела. А я видел. Она у меня в детстве была. Такая, знаешь, лягушка, набитая бобами. Один к одному! Никаких эмоций. Приходится подмечать самые мелкие знаки. Вчера, к примеру, он объяснял, как играют в крикет, и ни разу не дал ей по носу. Ну, ничего не соображала! Значит, он к ней привязан. Ронни тоже так думает. В общем, я тебя прошу…
— До свидания, — сказала Пэт. Они как раз дошли до тропинки, ведущей к ее дому.
— А, что?
— До свидания.
— Постой! — сказал Хьюго. — Да я…
Тут он оборвал фразу и быстро удалился, а Пэт поняла, в чем дело, когда увидела отца. Полковник расправлялся с улитками и, судя по бровям, легко перешел бы от них к Хьюго.
— О чем ты с ним разговаривала? — спросил он. Полковник не был строгим отцом, но все-таки есть пределы. — Где ты его встретила?
— На мосту. Мы говорили о Джоне.
— Будь любезна понять, что мне неприятна твоя дружба с этими… хм… субъектами. И с Джоном, и с его мерзким дядей, и со всей шайкой. Ясно?
Он взглянул на нее как на улитку, но ей удалось сохранить довольно кроткую сдержанность.
— Ясно.
— Очень хорошо. Они помолчали.
— Я знаю Джонни четырнадцать лет, — тонким голосом прибавила дочь.
— Вот и хватит, — ответил отец.
Пэт вошла в дом и поднялась к себе. Наступив на корзинку с такой силой, что она стала непригодной к ношению цветов и печений бывшим кухаркам, она присела на кровать и посмотрелась в зеркало.
Мысли о Долли Моллой, Хьюго и собственном отце заметно изменили ее представление о Джоне. Он больше не был «старым», «добрым» и «бедным», обретя тот блеск, которым сверкает все недостижимое. Оглянувшись на давний вечер — века два назад, не меньше, — когда он отвергла его любовь, Пэт содрогнулась и подумала, как глупо ведут себя некоторые девицы.
А пожаловаться — некому. Никто не пожалеет ее, разве что ростовщик с глазом. Он-то знает, что такое перерождение души!
Мистер Александр Твист стоял у камина в кабинете мистера Кармоди и, подкручивая усики, бесстрастно слушал отчет мистера Моллоя. Долли раскинулась в мягком кресле. Хозяин не явился, препоручив дела американскому гостю.
Звуки и запахи лета вливались в открытое окно, но вряд ли Твист замечал их. Он умел сосредоточиться, и теперь внимание его было приковано к поразительным фактам, о которых рассказывал старый партнер.