Том 17. Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1936
Шрифт:
— Нате-ко, угоститесь малость и девчонкам по рюмашке дайте, веселее будут, ласковее, — сказал он, а понизив голос, добавил: — Не хватит — ещё дам! Только — вот что: ежели Денежкин драку зачнёт, — бейте его не щадя, дыхалки, дыхалки-то отшибите, буяну!
Девицы уже налаживались петь, и Матрёна Локтева, покачивая грузное тело своё, упрашивала:
— Вы, девицы, спойте какую-нибудь позаунывнее, на утешение души!
А муж её, держа чашку водки в руке, внушал старосте:
— Ты, Яков, не миру служишь,
— Глядите, чего он говорит, беспокойный! — кричал Ковалёв пьяным, весёлым голосом и хохотал, хлопая ладонями по коленям своим. — Данило Петров, хо-хо, он тебя калёным гвоздём, о-хо-хо…
Кашин, искоса посматривая на Локтева, ораторствовал:
— Жить надо, как пчела живёт: тут — взял, там — взял, глядишь — и воск и мёд есть…
Но голос его заглушала Рогова, басовито выкрикивая:
— Вот так и пропивают житьё, а после — жалуются, охают!
Девки дружно взвыли высокими голосами:
Не красива я, бедна, Плохо я одета, Никто замуж не берёт. Ах, меня за это!Немного в стороне сидел Баландин, дружелюбно прислонясь к плечу Денежкина. Денежкин отчётливо и удало играл на балалайке; молодой парень, нахмурясь, плясал, вздымая топотом ног холодную пыль, а тихий мужичок Самохин, прищурив глаза, сладостно улыбаясь, тоже топал левой ногой и детским голосом, негромко, осторожно приговаривал:
Эх, нужда пляшет, Нужда скачет, Нужда песенки поёт, Н-нужда по миру ведёт…— Дел-лай! — свирепо кричал Денежкин плясуну. — Делай, чёрт те в душу!
А Баландин, качая головой, всхлипывая, жаловался:
— Шесть тридцать… пропало, а?
Парень, перестав плясать, взмахнул головой и, глядя в небо, прокричал:
Эх, ветер дует и ревёт, На войну солдат идёт…И снова отчаянно затопал ногами.
А Денежкин снова крикнул:
— Дел-лай!
Из воспоминаний о И.П. Павлове
В 1919 году я, в качестве одного из трёх членов «Комиссии помощи профессору Ивану Петровичу Павлову», пришёл в Институт экспериментальной медицины, чтоб узнать о нуждах знаменитого учёного.
— Собак нужно, собак! — горячо и строго заявил он. — Положение такое, что хоть сам бегай по улицам, лови собак!
В его острых глазах как будто мелькнула весёлая
— Весьма подозреваю, что некоторые мои сотрудники так и делают: сами ловят собачек.
— Сена нужно хороший воз, — продолжал он. — Нужно бы и овса. Лошадей дайте штуки три. Пусть будут хромые, раненые, это — неважно, только были бы лошади!
Он быстро объяснил, что лошади нужны для того, чтобы получить сыворотку из их крови. В комнате было так же холодно, как на улице. Иван Петрович — в толстом пальто, на ногах — валяные ботики, на голове — шапка.
— У вас, видимо, дров нет?
— Да, да! Дров — нет.
Он пошутил:
— Говорят: теперь не дома отапливаются печами, а печи домами? Но деревянных домов тут близко нет. Дров давайте. Если можно.
— Продукты я получаю из Дома учёных. Удвоить паёк? Нет, нет! Давайте, как всем, не больше.
Требуя помощи его научной работе, — от помощи персонально ему он решительно отказался.
— Продукты надо расходовать бережно. Слышно — какой-то дурак лезет на Петербург? Вот видите: большевики-то озлобили всех…
В те дни такое бережное отношение к «продуктам» наблюдалось крайне редко. Обильны были факты иного рода: на заседания совета Дома учёных аккуратно являлся некий именитый профессор, он приносил в платке сухие комья просяной каши, развёртывал платок и, отправляя маленькие комочки каши в свой учёный рот, тяжко вздыхая, уныло покачивая умной главой, показывал собратьям своим, до чего доведён большевиками деятель науки. Он ничего не говорил и вообще ничем не выражал своей заботы о том, как и где добыть пищу для его товарищей по работе, он только показывал на каше: «Страдаю».
Таких и подобных демонстраций большевистской жестокости господа интеллигенты устраивали много. Нет спора: люди, недоедая, страдали, но едва ли стоило сопровождать страдания творчеством мелких пакостей, назначенных для самолюбования и для уязвления большевиков. Но — сопровождали.
И.П. Павлов, мне кажется, спорил с советской властью по недоразумению, потому что не имел времени серьёзно подумать о значении её работы и потому ещё, что около него были враги советской власти, люди, которые отравляли его ложью, сплетнями, клеветой.
Лет шесть тому назад он памятно сказал мне:
— Я могу верить в бога, но, разумеется, предпочитаю знать. Вера есть тоже нечто, подлежащее изучению, она развивается из отвлечённых понятий, то есть из работы мозга. Изучая его работу, мы всё-таки ещё не знаем, как он работает. И — узнаем ли? Это вопрос. Вот мы с вами поспорили. Одно и то же вещество нашего мозга воспринимает впечатления и реагирует на них различно и даже непримиримо различно. Я ищу причину этого в биологической — органической химии, вы — в какой-то химии социальной. Мне такая незнакома…