Том 2. Два брата. Василий Иванович
Шрифт:
— В деревне поправится. Петербург ему вреден. Помнишь, каким он из Петербурга тогда приехал: совсем чахленький.
— А все учиться надо! — серьезно проговорил Иван Андреевич, подымаясь с места.
Вдруг невдалеке звякнул колокольчик. Все поднялись с мест и бросились к растворенному окну. Но из окна, выходившего в сад, не видно было дороги. Все как будто позабыли об этом.
Колокольчик заливался совсем близко. В окно ясно доносились веселые вскрикивания ямщика.
— Коля, Коля верно! — в один голос воскликнули отец и мать, выбегая из столовой
Во двор въезжала почтовая телега.
— Коля! — радостным, взвизгивающим голосом крикнула Марья Степановна, бросаясь навстречу.
Иван Андреевич побежал за ней.
Телега остановилась среди двора. Из нее быстро выскочил молодой человек и стал обнимать мать, отца и брата. Он переходил из рук в руки, улыбающийся, счастливый, взволнованный радостью свидания. Марья Степановна улыбалась, а слезы текли по ее лицу. Иван Андреевич несколько раз прижимал к груди сына, отпускал его, взглядывал на него и снова обнимал своего любимца.
— Коля, наконец-то ты приехал! — шептал старик.
Старуха няня торопливо шла из дому.
— Голубчик мой! — воскликнула она. — Дождалась и я тебя!
— Няня, здравствуй!
Молодой человек горячо расцеловал старушку.
Все шумно пошли в дом, обмениваясь с приезжим отрывочными фразами и восклицаниями. Гостю задавали вопросы и, не дождавшись ответов, снова предлагали новые.
— Чего хочешь, чаю или кофе? — спрашивала Марья Степановна. — Он нисколько не изменился, не правда ли, Иван Андреевич? Такой же, как был уже года два тому назад. Комната твоя приготовлена. Досадно, стол не принесли!
— Нет, изменился. Как не изменился! Вырос, возмужал. С каким поездом ты приехал? А борода-то какая стала!
Сын едва успевал отвечать.
— Закусить не хочешь ли? Устал с дороги? Вещи-то твои надо снести. Сейчас скажу Авдотье. Няня! Скажи, милая.
Вошли в дом.
Молодой человек весело озирался.
— Все по-старому! — произнес он.
— Все по-старому! — отвечал Иван Андреевич.
Николай заглянул в кабинет, зашел в спальню, мельком взглянул на свою комнату, заботливо убранную рукою матери, расцеловал снова мать, забежал в комнатку к няне. Все ему было знакомое, родное, все говорило о прелести старого гнезда.
— А Васину комнатку я забыл посмотреть!
— После все осмотришь. Пойдем-ка чай пить. Верно, с утра ничего не ел?
Все вернулись в столовую. Отец усадил сына рядом.
Тем временем Вася позаботился о вещах и помогал ямщику таскать вещи. Горничная Авдотья хотела было помочь, но юноша сказал, что и без нее справятся.
Когда все вещи были перенесены, он пришел в столовую и сказал:
— Ямщик, Коля, дожидается!
— Ах, я и забыл. Надо ему дать на чай.
Он хотел было встать, но брат заметил:
— Сиди, я снесу!
— Да скажи, Вася, чтобы ямщика чаем напоили, — проговорил отец.
— Ладно.
— А Вася в деревне поправился. Славный он!
— Оба вы у нас славные! — нежно ответила Марья Степановна. — Что, сладко? — спрашивала она, когда сын принялся за чай. — Может быть,
— Ничего, мама-голубчик, не хочется. Я так рад, так рад вас видеть.
— Ну, хлеба с маслом скушай. Хлеб домашний. У вас, в Петербурге, такого нет. Попробуй, родной мой.
Отец и мать не спускали глаз с сына, с родительской гордостью любуясь молодым человеком.
А он сидел между ними свежий, красивый, радостный, чувствуя прилив нежного чувства и горячей благодарности. В избытке счастия, он первое время не находил слов и только весело улыбался под взглядами, полными горячей и беспредельной любви.
Действительно, не одно только родительское пристрастие могло любоваться, глядя на Николая.
Николай Вязников был очень красивый молодой человек с одним из тех симпатичных привлекательных лиц, которые обыкновенно всем сразу нравятся. С людьми, особенно с молодыми, обладающими такими счастливыми физиономиями, быстро знакомятся и сходятся без труда. Им даже охотно прощают то, чего не прощают людям, которых природа не наделила такой наружностью. Что-то притягивающее, располагающее было в тонких, нежных и мягких чертах молодого румяного лица, опушенного круглой, шелковистой вьющейся бородкой, такой же черной, как и волосы, зачесанные назад и открывающие красивый белый лоб, — в умном улыбающемся взгляде небольших карих глаз, в полуулыбке, бродившей на ярких губах, в манере держать себя, в стройной, гибкой фигуре и мягких изящных движениях.
Чуть-чуть вздернутый кверху нос с надетым пенсне, слегка приподнятая губа и некоторая самоуверенность в манерах и тоне приятного, мягкого голоса придавали молодому человеку несколько фатоватый вид. Но эта самоуверенность, искренняя, отзывающаяся чем-то беззаботным, не имела в себе ничего самодовольного и даже шла к симпатичной физиономии. Сразу было видно, что перед вами один из баловней судьбы, еще не испытавший серьезных неудач, горя и лишений, которого жизнь еще гладила по головке. Лицом он очень походил на мать. Те же нежные черты, тот же склад лица, та же неопределенность и расплывчатость линий. Но выражение лица было другое. В нем не было кротости, светившейся в ясном взгляде матери.
Одет молодой человек был в серый летний костюм, сшитый, как было видно, у хорошего портного. Вообще по всему было заметно, что молодой человек не пренебрегал своим туалетом и наружностью.
При сравнении двух братьев, сидевших рядом, — Вася с задумчивым недоумением разглядывал Колю, точно разглядывал нечто для него не вполне понятное, — первое впечатление невольно было в пользу Николая.
Рядом с красивым молодым человеком, лицо которого дышало искренностью и, казалось, не умело скрывать ощущений, — бледное, худощавое, задумчивое юношеское лицо с болезненным, даже несколько страдальческим выражением, — такие лица напоминают религиозных мучеников, — неуклюжая, долговязая фигура, застенчивые манеры, грубовато-добродушный тон речи… все это особенно рельефно выделялось при сравнении.