Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане (с илл.)
Шрифт:
— В десять часов, а место — верфи, которые всегда пустынны в это время. Вы будьте только у той, которая находится против вашего судна, и я вас тотчас же найду.
— Хорошо! Итак, до вечера!
— До вечера, милостивый государь!
XXIII
ГРОЛЯР РАССТАЛСЯ С ЛАНЖАЛЕ, ОЧЕНЬ довольный своим совещанием с ним.
«Если „Регент“
Но пока что самое важное — помешать отплытию „Иена“; за этим уже надо обратиться к местным властям. В предлогах помешать отплытию недостатка не будет, и в то время как тут будут совершать разные формальности, я могу получить из Вашингтона нужные мне полномочия… Итак, будем действовать!»
И парижский сыщик немедленно отправился на телеграф, откуда послал в Вашингтон депешу уже известного вам содержания. Довольный этим первым своим мероприятием, Гроляр расспросил знающих людей о ловком ходатае по кляузным делам. Ему тотчас же указали на мистера Васптонга, к которому он и поспешил. Два достойных дельца тотчас же столковались, поняв друг друга как нельзя лучше, и вечером того же дня «Иену» готов уже был сюрприз в виде денежной претензии на двести тысяч долларов, предъявленной ему «эсквайром де Сен-Фюрси, которому эту сумму остался должен командир судна китаец Фо, ныне умерший, но оставивший после себя наследника в лице настоящего командира, его сиятельства князя Иена» — как было сказано в деловой бумаге.
Случай, однако, благоприятствовал на этот раз Бартесу — он не получил копии с этой бумаги в тот же вечер. Причина этого заключалась вот в чем: клерк мистера Васптонга, молодой человек, подававший блестящие надежды на поприще кляуз и ябед имел маленькую слабость — несмотря на свои юные годы (девятнадцать лет), ублажать себя виски и джином. Если бы он питал склонность к одному только напитку из этих двух, дело бы еще куда ни шло, и ему можно было бы мирно жить со своей маленькой слабостью, но в том-то и беда, что он одинаково уважал оба напитка и вследствие этого почти всегда затруднялся, какому из них отдать предпочтение… Кончал он обыкновенно тем, что спрашивал себе порцию того и другого в одинаковой мере и, с избытком нагрузившись тем и другим, не оказывался уже в состоянии ничего более предпринять, кроме путешествия из питейного заведения к себе домой, что и приводил в исполнение более или менее удачно…
Так случилось с ним и в тот вечер, когда мистер Васптонг дал ему поручение — доставить копию с его деловой бумаги на «Иен»: вместо того чтобы прямо и непосредственно отправиться на борт указанного судна, он решил предварительно зайти в ресторан, лежавший как раз на пути его следования. Зайдя туда, он потребовал сразу две порции виски и джина и принялся ублажать себя. Этим приятным делом он занимался до того усердно, что наконец сбился со счету, чего он больше выпил — виски или джину; после долгих соображений ему наконец показалось, что последнего потреблено больше, чем первого, и, дабы не обидеть таким образом виски, он спросил еще порцию этого благородного напитка.
После этой порции юный клерк впал вдруг в воинственное настроение и начал буянить, придираясь решительно ко всем посетителям, по жалобам которых и был наконец выведен под руки хозяином, с надлежащими толчками в спину и в затылок, — прямо на улицу.
Очутившись на улице, клерк мистера Васптонга не придумал ничего лучшего, как погрозить кулаком захлопнувшейся за ним двери ресторана с энергичным возгласом по тому же адресу, а затем направиться, прилагая немалые усилия, домой, на собственную квартиру на улице Дюпен, в Китайском квартале. О порученной ему бумаге, разумеется, он совершенно забыл, и она продолжала мирно лежать в боковом кармане его сюртука.
Между тем приближался час свидания, условленного между Гроляром и Ланжале. Набережные были пусты, магазины все заперты, хотя время было еще не позднее: дело в том, что в этой части Сан-Франциско обитатели всегда рано торопятся на покой, поднимаясь зато с восходом солнца. К исходу десятого часа везде уже водворилась торжественная тишина и полумрак, так как и газовые рожки наполовину умерили свой огонь, и только какой-нибудь запоздалый матрос нарушал всеобщий покой стуком своих сапог о тротуарные плиты, торопясь вернуться к оставленному им судну. Гроляр пришел на место свидания несколькими минутами раньше того времени, когда колокол церкви св. Павла пробил десять, и, не найдя Ланжале, принялся нетерпеливо гулять взад и вперед по верфи, беспокойно прислушиваясь к каждому случайному шуму, потому что храбрость, надо сказать правду, не была в числе его добродетелей. Наконец колокол начал отсчитывать свои мерные удары, и в то же время Гроляр заметил вдали темную фигуру, направлявшуюся к нему.
— Это вы, Ланжале? — спросил он не очень смелым голосом.
— Да, милостивый государь, — ответил подходивший к нему, — извините, я, кажется, заставил вас ждать.
— Это ничего, благо это вы! — сказал парижский полицейский с облегчением. — Ну-с, какие же новости принесли вы мне?
— Я не имею, к сожалению, ничего особенно важного: «Иен» пришел ведь не из Китая, а из Новой Каледонии, и потому покойный Фо привез сюда только то, что было у него на месте заключения, в Нумеа; к его вещам прибавился лишь небольшой ящик из слоновой кости, который, после нашего бегства, вручил ему Ли Юнг.
— И что же в этом ящике? — спросил Гроляр.
— Этого я не мог узнать, потому что, по воле покойного, его наследник может вскрыть его только по прибытии в Китай.
Если бы свидание происходило днем, а не темным вечером, то Ланжале мог бы заметить на лице своего собеседника очень довольную усмешку, вызванную его ответом.
«Ага, вот в этом-то таинственном ящике из слоновой кости, — промелькнуло в голове у Гроляра, — и лежит, наверное, „Регент“. Теперь я могу смотреть на него как на свою собственность, так как Васптонг обещал мне сегодня же вечером послать на „Иен“ копию с моей претензии, а завтра утром у меня уже будут в руках полномочия, полученные из Вашингтона!»
Разумеется, сыщик не поделился своей радостью с Ланжале, так как, при всей своей уверенности в его скромности, он все-таки был достаточно благоразумен, чтобы не решиться на подобный рискованный шаг; к тому же он знал, что всякая тайна тогда только вполне обеспечена от разоблачения, когда ее знает лишь один человек.
— Да, — сказал он вслух, — это не особенно важно, что ты мне сейчас сообщил. Но если ты, — прибавил он покровительственным тоном, — будешь и впредь служить верно нашему делу, — ручаюсь тебе, что ты будешь награжден по-королевски!