Том 2. Пьесы 1856-1861
Шрифт:
Анфиса( тихо). Да ведь это твой белобрысый.
Раиса. Вот суприз!
Анфиса. Беги, Химка, постереги у калитки: коли в доме проснутся, так ты дай знак какой-нибудь.
Химка. Сейчас! Сейчас! Вот страсти-то! ( Убегает.)
Анфиса. Однако как вы смелы!
Бальзаминов. Любовь все преодолевает-с.
Анфиса. Лукьяна Лукьяныча давно ли видели?
Бальзаминов.
Анфиса. Так давайте!
Бальзаминов( подает письмо). Извольте-с, Они ответ просили-с.
Анфиса отходит, распечатывает и читает.
Раиса. Вас зовут Михайло Дмитрич?
Бальзаминов. Точно так-с. Это я собственно для вас-с.
Раиса. Что для меня?
Бальзаминов. В таком виде-с.
Раиса. Покорно вас благодарю.
Анфиса. Раиса, поди сюда! Вы, господин Бальзаминов, извините, нам нужно поговорить. Вы посидите на лавочке, подождите.
Раиса подходит к Анфисе.
Бальзаминов( садится на лавочку у забора). Оченно хорошо-с.
Анфиса( читает). «У меня все готово. Докажите, что вы меня любите не на словах только, а на самом деле. Доказательств моей любви вы видели много. Для вас я бросил свет, бросил знакомство, оставил все удовольствия и развлечения и живу более года в этой дикой стороне, в которой могут жить только медведи да Бальзаминовы…»
Раиса. Ах, это правда.
Анфиса. Правда! ( Читает.) «Кажется, этого довольно. Больше я ждать не могу. Из любви к вам я решаюсь избавить вас от неволи; теперь все зависит от вас. Если хотите, чтоб мы оба были счастливы, сегодня, когда стемнеет и ваши улягутся спать, что произойдет, вероятно, не позже девятого часа, выходите в сад. В переулке, сзади вашего сада, я буду ожидать вас с коляской. Забор вашего сада, который выходит в переулок, в одном месте плох…»
Раиса. Да, братец давно говорил об этом. На этой неделе хотят починить.
Анфиса( читает). «Мы разберем несколько досок, и вы будете на свободе. Мы с вами поедем верст за пятнадцать, где меня ждут мои приятели и уже все готово, даже и музыка…»
Раиса. И музыка! Ах, как это весело! А здесь-то какая тоска!
Анфиса. Ах, Раиса! Вот что значит благородный человек! Увозит девушку, все устроил отличным манером и потом даже с музыкой! Кто, кроме благородного человека, это сделает? Никто решительно.
Раиса. Что же, Анфиса, ты поедешь?
Анфиса. Еще бы после этого да я не поехала! Это даже было бы неучтиво с моей стороны. ( Читает.)
Раиса. Отчего же он об нас так низко думает?
Анфиса. Я ему докажу, что я совсем не таких понятий об жизни. ( Читает.) «Конечно, очень похвально слушаться братцев, бабушек и тетушек…»
Раиса. Анфиса, это он в насмешку!
Анфиса. Разумеется. ( Читает.) «Но зачем же губить свою молодость и отказывать себе в удовольствиях? С нетерпением жду вашего ответа. Если вы сегодня не решитесь, я завтра уезжаю на Кавказ. Целую ваши ручки. Весь ваш…»
Раиса (заглядывая в письмо). А это что?
Анфиса. А это Люди, Червь, значит: Лукьян Чебаков. Ну, Раиса, я пойду напишу ему ответ, а ты тут посиди с Бальзаминовым. Ты мне после скажи, что он тебе будет говорить.
Раиса. А как же Бальзаминов выдет отсюда? Ведь его никто не видал, как он вошел!
Анфиса. Вот еще беда-то!
Раиса. Знаешь что, Анфиса: я его как-нибудь спроважу через забор.
Анфиса. Ну хорошо. Ответ я с Хммкой пришлю. Прощайте, господин Бальзаминов! ( Уходит.)
Раиса( Бальзаминову). Я сейчас к вам приду. ( Провожает Анфису.)
Бальзаминов. Ведь вот теперь надо в любви открываться, а я ничего не придумал, никаких слов не прибрал. Эка голова! Что ты будешь делать! Будь тут столб или дерево покрепче, так бы взял да и разбил ее вдребезги. Сваха-то давеча правду говорила, что я дурак. Что ж в самом деле? не стоять же столбом! На счастье буду говорить, что в голову придет: может быть, и хорошо выйдет. Вот каковы приятели! Сколько раз просил, чтобы показали, как в любви объясняться — ни один не показал. Всё из зависти, всякий для себя бережет.
Раиса возвращается.
Вот идет! Вот, что мы будем делать?
Бальзаминов и Раиса.
Раиса. Извините, что мы вас заставили дожидаться!
Бальзаминов. Ничего-с! Очень приятно-с!
Молчание.
Они куда же пошли-с?
Раиса. Она пошла ответ писать.
Бальзаминов. Они скоро-с?
Раиса. Нет, она очень долго пишет. Мы скоро не умеем; для этого привычка нужна, а мы, кроме писем, ничего не пишем.