Том 2. Произведения 1887-1909
Шрифт:
— Никаким бараном я не прикидываюсь, — сказал я решительно, — и пить не стану.
— Станешь!
Я расхохотался.
— Это же глупо, наконец, Павел Петрович!
Павел Петрович глянул исподлобья и вздернул плечами.
— В таком случае не хочешь ли вин? Я мадеры спрошу… или английской горькой? — сказал он с фатоватой любезностью.
— Спасибо! Поедем.
— Ну, черт с тобой! — пробормотал он и подряд выпил две рюмки.
Через
Я невольно отдался тому славному впечатлению, которое всегда охватывает, когда после города попадаешь в поля, и почти не слушал Павла Петровича, рассказывающего что-то невероятное про свою лошадь.
День — солнечный, но холодный, настоящий осенний — далеко открывал поля и пышные зеленя; полуголые, легкие леса казались особенно веселыми и красивыми, рдея на солнце последними золотистыми уборами. Шарабан быстро катил по упругим колеям дороги, которые блестели тусклым блеском, словно рельсы; свежий воздух плыл навстречу и как-то особенно приятно бодрил и оживлял.
Я загляделся и залюбовался…
Вдруг сильный толчок заставил меня привскочить и схватиться за край шарабана: Павел Петрович поднялся во весь рост и со всего размаха вытянул арапником по спине мужика, спавшего в телеге, которую мы объезжали. Наша лошадь рванулась, бросилась в сторону, и шарабан вприпрыжку понесся по канавам около дороги.
— Это за что? — крикнул я, хватая Павла Петровича за руку.
— За то-то!
— Как «за то-то»? С ума спятил?
— А он чего растянулся?
— Да тебе-то какое дело?
— Знаешь, какое!
Павел Петрович глянул на меня веселыми, дикими глазами, тряхнул головою и, чувствуя себя вполне «удальцом», бешено дернул вожжи. Лошадь задрала морду и понеслась еще быстрее.
Мужик остался далеко сзади с своими криками и бранью. «Казак» подпрыгивал с чемоданом. Я еле удерживался за край шарабана. А впереди была гора и под горою овраг с самым коварным мостиком. Положение оказалось критическим.
— Гэй! гэ-ей! — все азартнее выкрикивал Павел Петрович, потрясая арапником.
«Ради бога потише!» — чуть не сорвалось у меня с языка… но я вовремя вспомнил, что в таком случае Павел Петрович погнал бы лошадь еще бешенее, и рискнул на противоположную тактику.
— Ух, здорово! — крикнул я с деланной храбростью, — вот это я понимаю, вот это — лошадка!
— А что? Я говорил тебе.
— Прелесть! — повторил я, — замечательно идет!.. Только, кажется, наезжена плохо… не вымуштрована… Ведь, например, не можешь сразу пустить «ходой»?
— Как не могу? Ерунда!
Павел
— Каково? — мигнул Павел Петрович.
— Лихо! — сказал я и чуть не расхохотался.
От сердца у меня, признаться, отлегло. К тому же «опасность миновала», — мы поднимались в гору. Оглянувшись с нее, я увидел вдалеке мужика, над которым показал свою удаль Павел Петрович. Мужик ехал шагом и, сидя на грядке телеги, сосредоточенно глядел на нас.
— Вот он, голубчик! — заметил Павел Петрович и с веселым хохотом погрозил ему арапником.
— Из-за чего это он, — подумалось мне, — постоянно выкидывает такие штуки? Ведь далеко он не такой «разбойник», каким хочет себя показать!
С горы между тем показалась усадьба Павла Петровича. Он ударил по лошади, и минут через десять мы были уже на дворе.
— Обедать! — крикнул Павел Петрович на весь дом, входя в переднюю.
Горничная, сидевшая в ней, вскочила, усмехнулась и скрылась в комнатах.
— У меня строго! — заметил Павел Петрович и подмигнул ей вслед.
Обед, действительно, был подан скоро.
Мы сели за него вдвоем, потому что жены Павла Петровича дома не оказалось. Проголодавшись дорогой, я ел за двух и молчал. Павел Петрович только пил и первый начал разговор:
— Ты где обыкновенно обедал в Харькове? Небось все по кухмистерским?
— Нет, дома.
Павел Петрович улыбнулся.
— Дома? Навряд… Извини, если не поверю.
— Что же тут невероятного?
Павел Петрович махнул рукой:
— Да уж ваша братия известно как живет!
— То есть чья это «братия»?
— Да студенты и всякие такие… Все по кухмистерским. Конину жрут.
— Во-первых — я не студент, а во-вторых, и студенты не все одинаково живут…
— Что такое? — насмешливо-медленно перебил Павел Петрович и потом сразу сдвинул брови и заговорил строго и убедительно. — Да кому же ты рассказываешь? Я, брат, вдесятеро лучше тебя знаю эту компанию… Расскажи кому-нибудь другому.
Я удивленно поглядел на него, потому что знал, что он даже в университетских городах никогда не бывал.
— Да где же ты ее мог узнать? — спросил я. — Ведь ты…
— Ну, что «я»? Как это «где»? Я, брат, когда жил в Москве…
Я не утерпел и в свою очередь перебил его:
— Да ты в Москве был еще трехлетним! Ты не видал ее…
Снова удивленный и строгий взгляд со стороны Павла Петровича.
— То есть как это не видал? Если ты не видал, это не значит, что я не видал.