Том 2. Стихотворения 1850-1873
Шрифт:
Первая публикация — Изд. 1900. С. 190. Вошло в Изд. Маркса. С. 154.
Датируется 6 августа 1851 г.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 281*.
Автограф занимает последнюю страницу письма на фр. яз. Первая страница письма аккуратна, без помарок, далее почерк становится крупнее, размашистее, чернила — ярче, встречаются исправления, зачеркивания. Автограф стихотворения можно считать черновым. В конце 4-й строки многоточие исправлено на тире. В синтаксическом оформлении текста последнему отдается предпочтение (стоит в конце строк: 1-й, 4-й, середине 2-й — после «как ни люби», 3-й — «любовь есть сон — а сон, одно мгновенье —»).
В Изд. 1900
Тексту стихотворения предшествует описание породившего его душевного состояния: «…Чувствую, что письма мои самые пошло-грустные. Они ничего не сообщают и несколько напоминают покрытые мелом оконные стекла, сквозь которые ничего не видать и которые существуют лишь для того, чтобы свидетельствовать об отъезде и отсутствии. Вот в чем несчастье быть до такой степени безличным… Это-то и не дает мне возможности относиться к самому себе настолько серьезно, чтобы интересоваться мелочами своего существования, коль скоро твое ему не сопутствует. А потому единственное мало-мальски сильное чувство, которое я испытываю, — это чувство глухого возмущения перед тем, что — покинутый тобою — я не могу в свою очередь покинуть самого себя…
В разлуке есть высокое значенье…Вот, моя милая кисанька, плохие вирши, выражающие нечто еще того хуже» (Изд. 1984. Т. 2. С. 169).
Мотив разлуки, едва намеченный в стих. «Так здесь-то суждено нам было…» (1837), получает развитие в лирике 1850–1860 гг.: «В разлуке есть высокое значенье…» (1851), «Увы, что нашего незнанья…» (1854), «Как нас ни угнетай разлука…» (1869). В эпистолярном творчестве мотив вырастает в большую тему, развиваемую на протяжении десятилетий (с 1837 г. по 1870-е гг.). Особенно остро ощущение разлуки передано в письмах поэта Эрнестине Федоровне. «Я, несомненно, менее чем кто-либо создан для разлуки. Ибо для меня разлука — как бы сознающее само себя небытие», — писал Тютчев жене из Варшавы 23 июня 1843 г. (Изд. 1984. Т. 2. С. 80).
Понятие «разлука» соотнесено с основными онтологическими категориями тютчевского мира (любовь, жизнь, сон, смерть, время, пространство, одиночество, понимание).
«…Для меня решительно нет ничего более мучительного, ничего, что глубже противоречило бы моей природе, чем химеры разлуки, — писал Тютчев. — Это — ежеминутное разочарование, лишение, досада. Всякий раз ты как бы заставляешь меня подвергаться ампутации. <…> Однако нелепо быть до такой степени зависимым от чего-то, что вне нас, и настолько вне нас, что может даже оказаться отделенным расстоянием в несколько тысяч верст. Да, это нелепо, унизительно и, главное, неудобно» (С.-Петербург. 21 мая 1855 г. // Изд. 1984. Т. 2. С. 229).
Эпистолярный контекст проясняет «высокое значенье» разлуки, о котором идет речь в стихотворении. Оно «равнозначно «высокому значению» смерти», так как «отсутствующее не может восприниматься как реальное» (Лотман Ю. М. Поэтический мир Тютчева (1983) // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. С. 569). Исследователь рассматривает стихотворение в ряду тех, где утверждается «превосходство небытия над бытием» («Обвеян вещею дремотой…» (1850), «Близнецы» (1850–1851) и др.). Особенно остро это «превосходство» Тютчев ощутил после смерти Е. А. Денисьевой (1864 г.). Разлука с любимой породила сумеречное мироощущение и способствовала угасанию жизни поэта (А. М.).
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 1–1 об.
Первая публикация — Раут. 1852. С. 201–202. Вошло в Совр. 1854. T. XLIV.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 281*.
В автографе перед текстом помета на нем. яз.: «Kennst du das Land?..» («Ты знаешь край?..»). С прописной буквы написаны слова «Лимон», «Апельсин» (3-я строка), а также слова в составе обращений: «Милый Мой» (6-я строка), «Властитель мой» (12-я строка), «бедное Дитя» (16-я строка). Особенностью авторской пунктуации являются повторы тире (в конце 2-й, 8-й, 9-й, 14-й строк) и многоточия; вопросительный знак и многоточие стоят в конце 4-й, 10-й, 16-й строк.
В Рауте печаталось с заголовком: «Kennst du das Land». Начиная с Совр. слова «Kennst du das Land?» служат эпиграфом. В Изд. СПб., 1886 и Изд. 1900 помещено в разделе «Переводы».
В Рауте дан вариант 3-4-й строк: «И целый год, в зеленых листьях скрыт, / Цветет лимон и апельсин горит?..» (в автографе: «Цветет лимон и апельсин златой / Как жар горит под зеленью густой?..»). В варианте автографа сильнее выражено описательное начало: инверсией и своим положением в рифме выделены определения. В автографе в качестве рефрена выступают слова: «Ты был ли там? Туда, туда с тобой» (5-я, 11-я, 17-я строки). В печатных текстах представлены варианты рефрена: 5-я строка — «Ты знаешь край?.. Туда, с тобой» (Совр., Изд. 1854, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886); 11-я строка — «Ты знаешь путь?.. туда и нам с тобой» (Совр., Изд. 1854), «Ты знаешь путь?.. Туда, туда с тобой» (Изд. 1868, Изд. СПб., 1886); 17-я строка — «Ты знаешь дом?.. Туда, туда с тобой» (Совр., Изд. 1854, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886). В Совр., Изд. 1854, Изд. 1868 и Изд. СПб., 1886 есть вариант 8-й строки: «Лошак бредет в тумане по скалам» (в автографе: «Лошак бредет в тумане по снегам»). Первоначальный вариант ориентирован на развитие содержания предыдущей строки («Ты знаешь высь с стезей по крутизнам?»): сообщается о вечных снегах на вершинах гор. В другом случае внимание акцентируется на местоположении: в конце строки стоит слово «скалам», которое по значению сближается с рифмующимся словом «крутизнам». В печатных текстах разночтения 12-й строки: Раут — «Нам путь лежит — уйдем, властитель мой!»; Совр., Изд. 1854, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886 — «След проложен: уйдем, властитель мой!» (в автографе: «Лежит наш путь — уйдем, властитель мой»). Если в варианте автографа направление следования не является случайным («наш путь»), то в вариантах изданий это некий маршрут движения вообще («путь лежит», «след проложен»). Только в Рауте 13-я строка совпадает с вариантом автографа: «Ты знаешь дом на мраморных столпах», во всех остальных изданиях строка печатается со словом «столбах» («Ты знаешь дом на мраморных столбах»). В сочетании с определением «мраморные» уместнее употреблять слово «столпы» (колонны), чем слово «столбы» (брусы). 14-я строка в первопечатном тексте со словом «даль» («Сияет даль и купол весь в лучах»), в других изданиях, как в автографе, со словом «зал» («Сияет зал и купол весь в лучах»). В строфе, описывающей интерьер «дома», целесообразно говорить о помещении внутри него («зале»), а не о пространстве («дали») вне этого здания.
Датируется предположительно 1851 г., так как было послано Тютчевым Н. В. Сушкову для помещения в Рауте в октябре 1851 г.
Является переводом песни Миньоны («Mignon») из романа Гёте «Ученические годы Вильгельма Мейстера» (Ч. III. Гл. I). Посылая стихотворение Сушкову, Тютчев писал: «Романс из Гёте несколько раз переведен был у нас, — но так как эта пьеса из числа тех, которые почти обратились в литературную поговорку, то она навсегда останется пробным камнем для охотников» (Изд. 1984. Т.2. С. 187) (А. Ш.).