Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы)
Шрифт:
Ушук (см. в разделе «Варианты», с. 207) — шорох, шуршание.
Микола (с. 12). — Бирж. вед., 1915, 25 августа, № 15047; Р16; Р18; Рж. к.; Р21; Грж.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Датируется по Рж. к., где дата (1915) проставлена автором (о степени достоверности авторских датировок в Рж. к. см. в преамбуле к комментариям наст. тома, с. 274*). По свидетельству И.В.Евдокимова, в его распоряжении был экземпляр Р16 с другой авторской датой написания поэмы: «Август 1914 г.» (Собр. ст., 4, 378). В наб. экз. — помета: «1913».
Принятая датировка
Философов выполнил просьбу поэта и переслал рукопись «Миколы» редактору Бирж. вед. М.М.Гаккебушу с сопроводительным письмом от 22 августа 1915 г.: «…прилагаю стихи Сергея Есенина, с его письмом на мое имя. Стихи этого талантливого поэта из народа печатались уже в „Русской мысли“ и в „Северных записках“» (Письма, 306). Днем раньше он написал Есенину: «Стихи Ваши „Микола“ я отправил <…> редактору „Биржевых ведомостей“. О судьбе их Вас извещу» (Письма, 205). Через несколько дней поэма появилась в Бирж. вед.
Ее датировка 1915-м годом подкрепляется также наблюдениями современных текстологов. Так, анализируя третью строфу третьей главки «Миколы», В.А.Вдовин полагает, что эти строки Есенина «исключают датировку стихотворения 1913 годом, ибо Россия вступила в первую мировую войну, как известно, лишь в августе 1914 года. Но стихотворение это не могло быть написано и в начале войны, когда русские войска одерживали победы и в откликах Есенина на войну преобладали мажорные тона <…>. В дальнейшем, примерно с середины 1915 года, в стихах Есенина появляются сосредоточенность, сдержанная скорбь и глубокое сочувствие к страданиям простых людей» (ВЛ, 1969, № 8, август, с. 191). Приведя далее библиографические данные о первой публикации «Миколы» в августе 1915 года, исследователь заключает: «Примерно в это время оно <стихотворение> и было написано» (там же). С доводами В.А.Вдовина соглашался Е.И.Прохоров (ВЛ, 1972, № 9, сентябрь, с. 187).
Автобиография Есенина (в записи И.Н.Розанова от 26 февраля 1921 г.) содержит краткие сведения о генезисе поэмы: «…в детстве я рос, дыша атмосферой народной поэзии. Бабка, которая меня очень баловала, была очень набожна, собирала нищих и калек, которые распевали духовные стихи. Очень рано узнал я стих о Миколе. Потом я и сам захотел по-своему изобразить Миколу» (Восп., 1, 442). Почти три года спустя (1 января 1924 г.) Есенин написал «Предисловие» к своему собранию стихотворений (издание которого тогда не состоялось). Большая часть этого текста посвящена разъяснению «щекотливого этапа» — религиозности автора: «Я просил бы читателей относиться
Одно из первых публичных авторских чтений поэмы состоялось на вечере литературного общества «Краса» в Петрограде 25 октября 1915 г. В отчете о вечере «Красы» З.Д.Бухарова отметила, что в «Миколе» «живет, дышит, колышется вся до последней черточки наша деревня, с мудро-детскими верованиями, исконно-благолепной обрядностью, языческой, природной непосредственностью, трудовым потом и праздничным разгулом» (газ. «Петроградские ведомости», 1915, 4 ноября, № 247; подпись: З.Б.).
Было отмечено в печати и другое тогдашнее выступление Есенина с чтением «Миколы» — 19 ноября 1915 г. на первом вечере литературно-художественного общества «Страда» (газ. «Новое время», Пг., 1915, 21 ноября, № 14261, газ. «Петроградский вечер», 1915, 22 ноября, № 166).
В.Л.Львов-Рогачевский, назвав «Миколу» «прекраснейшей поэмой», подчеркнул, что «Микола Есенина — поэт и созерцатель, русский Франциск Ассизский, влюбленный в красоту Божьего мира». Далее критик продолжал:
«Своему Христу, Николе, он сообщает тепло и ласку чего-то родного…
— Я учился в селе Спас, — рассказывал он мне, — и путал в детстве молитву Богородице, читая вместо „Яко Спаса родила“ — около Спаса родила <…>.
У этого поэта не византийские грозные лики, а радостные Франциски, благословляющие леса, поля и горы…» (Львов-Рогачевский В. «Поэзия новой России: Поэты полей и городских окраин», М., 1919, с. 72–73).
Три года спустя П.С.Коган писал: «Колыбель его охраняли Христос и святые, и до сих пор он продолжает их видеть среди родных лесов. <..> Ласковый угодник Микола, как и встарь, в лаптях и с котомкой на плечах ходит мимо сел и деревень. <…> В этом эпическом мире, откуда вышел Есенин, неведомы гордые пути организованной человеческой борьбы за свое счастье. <…> Господь с престола посылает Миколу, своего верного раба, обойти русский край, защитить там „в черных бедах скорбью вытерзанный люд“. <…> Вот эту смиренную Русь любит Есенин» (Кр. новь, 1922, № 3, май-июнь, с. 254–255; вырезка — Тетр. ГЛМ).
В книге А.П.Машкина поэма «Микола» была привлечена для иллюстрации следующего положения: в ранней лирике Есенина с деревенским бытом «органически срослась легенда про угодников божьих и других членов божественной иерархии до кроткого Спаса включительно. Здесь и путешествие господа-бога в одеянии нищего, <…>; здесь в лапотках и „милостник“ Микола, с котомкой за плечами и с посохом в руке, бродит по земле для защиты скорбью „вытерзанного“ люда <…>. Святители как бы входят в житейский обиход деревни поэта, сроднились, слились с ней…» (Машкин А.П. «Литература и язык в современной школе», Харьков, 1923, с. 50).
Чуть позже напостовец Г.Лелевич в категорической форме сопричислил Есенина к кулакам: «Довольством зажиточного крепкого крестьянства дышали первые книги Есенина, и, как подобает домовитому кулачку, Есенин насквозь пропитал эти книжки религиозностью. Телка у него уживается рядом с богородицей, кутья — с угодником Николой, аромат лугов — с душным запахом ладана. И на мир он глядит не только сквозь двери клети, но и сквозь церковные окна» (журн. «Октябрь», М., 1924, № 3, сентябрь-октябрь, с. 180–181; вырезка — Тетр. ГЛМ).