Том 2. Сумерки духа
Шрифт:
– Мм… деточка… – таял граф. – Такая деточка, и уже все понимает… Да вы меня совсем обворожите… Куколка… И не сердится… Милая какая…
– Пройдемте дальше, – вдруг торопливо шепнула Аля. – Туда, вниз… Здесь кто-то есть.
– Да гувернантка ваша…
– Нет, не она… А она может остаться.
И Аля скользнула в черную тень, увлекая графа.
Она не ошиблась. Мимо остановившейся мадам Лино, незаметной у ствола дерева, проходила другая парочка – Поль и закутанная в черное кружево кузина, тридцатилетняя дама, приехавшая в Авиловку на лето с надеждой,
– Кузина, кузина… – шептал Поль. – Не отказывайте мне, вы не можете, я настаиваю, я требую…
– О Поль! – бессильно простонала кузина под черным кружевом.
Поль обнял ее затянутый стан.
– Сегодня в три, да? Да? – со свистом прошептал Поль. В голове у него смутно мелькали лица его товарищей в правоведении, их удивленные и уважительные взоры, когда он им скажет, что… бывает у такой-то, а она очень, очень хорошенькая женщина, муж с положением… Поль был крайне доволен собой и ранними удачами.
Мадам Лино не смела идти домой. Ей следовало вернуться с Алей, как она пошла, но Али не было. Она двинулась наудачу вперед, заметив что-то белое за кустами. И опять чей-то шепот донесся до ее слуха.
– Уйди ты, уйди, – умолял женский голос. – Что ты меня тревожишь? Я тебя не приманиваю. Любить тебя – что ж, люблю… А не приставай ты ко мне сейчас же со свадьбами… Подожди… Скучно мне…
– Чего же ждать-то, Марфа Тимофеевна? – возражал мужской хриповатый басок. – Дано слово – ну и конец.
Вы, может, о деньгах сомневаетесь? Я вам расписку из сохранной кассы покажу. Приедем в Питер – сейчас квартиру наймем… У меня место в погребе готовое. Шикарный такой погреб. Квартира, обстановка… Ничего не пожалею. Прислугу наймем… Уж это что же? Уж чего же вам еще?
– Да я ничего, – робко отвечала Марфуша. – Конечно, я вам очень благодарна должна быть, Аркадий Кузьмич… За ваше внимание…
– За любовь-с пламенную, Марфа Тимофеевна! Что я теперь? Лакей. Не больше того. А приедем в Питер, обвенчавшись, – сами по себе заживем. Уж чего же еще желать? Уж я и не знаю.
– Я ничего… Конечно, это весьма приятно… Ай, пустите меня! Тут кто-то есть.
Марфуша вырвалась из объятий своего жениха, лакея Аркадия, и очутилась на дорожке около мадам Лино.
– Батюшки! Да это вы! Что это вы тут в темень такую одни? Сейчас дождь пойдет.
– Я должна здесь. Барышня там… На прогулке…
– На прогулке. Это ее все с графом носит! Дела, нечего сказать! А тут человек мокни из-за нее. Постой же, я их спугну…
И прежде чем ей могли возразить, она закричала пронзительно и тонко:
– Бары-шня-я! Домой прося-я-т!
Из темноты, совсем близко, вынырнула белая фигура.
– Что такое? Ты меня зовешь?
– Домой просят… Ужин подали…
– Прошу вас, пройдите к себе, мадам, – сказала Аля по-французски. – Если к вам постучатся – скажите, что мы вернулись вместе и я у себя. Я сейчас иду.
Марфуша взяла под руку мадам Лино и повела ее к дому. Она ощущала сквозь просыревший бархат кофты руку такую худую и костлявую, что, казалось, это была одна палка. Мадам Лино дрожала, и голова ее зловеще покачивалась.
Марфуша привела ее в ее каморку, зажгла лампу и открыла постель.
– Вот и ложитесь, – сказала она весело. – Замерзли? Ужинать-то принести вам? Или чаю, что ли? Согреетесь.
– Добрая девушка, – произнесла мадам Лино. В лице ее не было никакой ласковости, но что-то торжественное и совсем не отталкивающее. – Вот добрая девушка. Спасибо – благодарю. Ты, девушка, на мою дочь похожа. Такая же лицом красивая.
Марфуша вспыхнула от удовольствия. Она хотела выйти из комнаты, чтобы принести чай, но старуха подозвала ее к своему стулу и взяла за руку. Прикосновение холодных, костяных пальцев заставило вздрогнуть девушку. Ей было жутко, но хорошо, и мадам Лино совсем не была отвратительна и страшна, а мила, и ее слова о дочери трогали Марфушу.
– Ты, девушка, мной любима за сердце и за то, что схожа с Мартой. Она была удивительная, Марта, о! Ты многого не знаешь. А теперь спасибо – благодарствуй. Я тебе потом подарю. От Марты подарю. Подумай, чего ты давно хотела. Я подарю.
– Благодарим-с, мне не надо-с, – проговорила Марфуша, глотая невольные слезы. Ей представилось, как худые, дрожащие пальцы будут рыться в чемоданишке, отыскивая для нее подарок. Но старуха уже замолкла, верно, задремала и, тихо покачивая головой, сидела на стуле. Глаза смотрели куда-то мимо Марфуши. И девушка скользнула вон, неслышно притворив дверь.
В людской, за длинным деревянным столом, при свете жестяной висячей лампы, собрались ужинать. Прислуга в Авиловку вся была привезена из Петербурга, кроме судомойки, унылой, худой и упрямой хохлушки, которая, между прочим, никак не соглашалась работать по пятницам, утверждая, что это грех. Остальная прислуга считала судомойку чином ниже и называла мужичкой. Упитанная кухарка Соломонида, розовая, здоровая и дельная баба, поставила на стол громадное блюдо с дымящейся бараниной. Килина, пожилая девушка, горничная барыни, отвернулась. Она кушала очень мало и жеманно попросила киселя. Аркадий сел на обычное место, около Марфуши. Аркадий имел очень приятную наружность и содержал себя, что называется, в порядке. В деревне он не носил фрака, костюм его был нов, рубашки свежи, подбородок вкусно и гладко выбрит.
На краю стола, на низенькой табуретке, сидел кучер Феогност, муж кухарки Соломониды. Он был громаден, страшен, угрюм, со взъерошенной бородой. Говорил он редко, но, начав, долго не мог кончить. На него смотрели с опаской, хотя он дурного никому не делал, и удивлялись, почему барин к нему привязан: дело свое он вел спустя рукава и во всех отношениях был, что называется, человек неудобный. Жена его, Соломонида, смотрела на него не иначе, как со злым сокрушением – и совсем его не понимала.
– Что это у нас Марфа Тимофеевна загрустили в последнее время? – игриво, но ни к кому, собственно, не обращаясь, произнес Аркадий.