Том 21. Жизнь Клима Самгина. Часть 3

Горький Максим

— Что ты будешь делать? Не хочет народ ничего, не желает! Сам царь поклонился ему, дескать — прости, войну действительно проиграл я мелкой нации, — стыжусь! А народ не сочувствует…

— Вы кто такой? — строго спросил фельдшер.

— Я? — Церковный сторож. А что?

— Невежественно говоришь, вот что! — басом ответил фельдшер.

— Ну, все-таки я говорю — верно, — сказал старичок, размахивая руками, и повторил фразу, которая, видимо, нравилась ему:

— Вот — из пушек уговаривают народ, —

живи смирно! Было это когда-нибудь в Москве? Чтобы из пушек в Москве, где цари венчаются, а? — изумленно воскликнул он, взмахнув рукою с шапкой в ней, и, помолчав, сказал: — Это надо понять!

Самгин обернулся, взглянул в розовое личико, — оно сияло восторгом.

— Извините, — сказал старичок, кивнув желтым черепом в клочьях волос, похожих на вату. — Болтаю, конечно, от испуга души.

— Дальше я не пойду, — шепнул Самгин, дойдя до угла, за которым его побили. Варвара пошла дальше, а он остановился, послушал, как скрипят полозья саней по обнаженным камням, подумал, что надо бы зайти в зеленый домик, справиться о Любаше, но пошел домой.

«Варвара спросит».

Пушки замолчали. Серенькое небо украсилось двумя заревами, одно — там, где спускалось солнце, другое — в стороне Пресни. Как всегда под вечер, кружилась стая галок и ворон. Из переулка вырвалась лошадь, — в санках сидел согнувшись Лютов.

— Стой! — взвизгнул он и раньше, чем кучер остановил коня, легко выпрыгнул на мостовую, подбежал к Самгину и окутал его ноги полою распахнувшейся шубы.

— Однако как тебя перевернуло! — воскликнул он, очень странно, как бы даже с уважением. — А рука — что?

Выслушав краткий рассказ Клима, он замолчал и только в прихожей, сбросив шубу, спросил:

— Ловко бьем домашних японцев?

Самгин тоже спросил:

— Это — ирония или торжество?

Ему приятно было видеть Лютова, но он не хотел, чтоб Лютов понял это, да и сам не понимал: почему приятно? А Лютов, потирая руки, говорил:

— Сваи бьем в российское болото, мостишко строим для нового пути…

Он казался необычно солидным, даже благообразным — в строгом сюртуке, с бриллиантом в черном галстуке, подстриженный, приглаженный. Даже суетливые глаза его стали спокойнее и как будто больше.

— Сегодня я слышал… хорошую фразу; «Из пушек уговаривают», — сказал Самгин.

— Неплохо! — согласился Лютов, пристально рассматривая его.

— Ты что так… смотришь?

— Не узнаю, — ответил Лютов и, шумно вздохнув, поправился, сел покрепче на стуле. — Я, брат, из градоначальства, вызывался по делу об устройстве в доме моем приемного покоя для убитых и раненых. Это, разумеется, Алина, она, брат…

Лютов надел на кулак бобровую шапку свою и стал вертеть ею.

— Там у меня действительно чорт знает что! Анархиста какого-то Алина приобрела… Монахов, Иноков» такой

зверь, — не ходи мимо!

— Если — Иноков, я его знаю, — равнодушно сказал Самгин.

— Старый знакомый ее. Патом, этот еще, Судаков, — его тоже подстрелил».

Ой снова вздохнул, мотая годовой.

— Ф-фа!

— Ну, что же в градоначальстве? — спросил Самгин.

— Спрашивают: «Устроили?» — «Устроил». — «Зачем же?» — «Чтоб» пакости ваши прикрывать».» «Вероятно — врет», — подумал Самгин.

— Поссорились немножко. Взяла с меня подписку о невыезде, а я хотел Алину за границу сплавить.

Вдруг, как будто над крышей, грохнул выстрел из пушки, — грохнул до того сильна, что оба подскочили, а Лютов, сморщив лицо, уронил шапку на пол и крикнул:

— Эт-та сволочь! Разорвало ее, что ли? Выстрел повторился. Оба замолчали, ожидая третьего. Самгин раскуривал папиросу, чувствуя, что в нем что-то ноет, так же как стекла в окне. Молчали минуту, две. Лютов надел шапку на колено и продолжал, потише, озабоченно:

— Там, в градоначальстве, есть подлец, который относится ко мне честно, дает кое-какие сведения, всегда верные. Так вот, про тебя известно, что ты баррикады строил…

Он замолчал, вопросительно глядя на Самгина, а Клим, закрыв лицо свое дымом, сказал:

— Чепуха.

— Нет, отнесись к этому серьезно — посоветовал Лютов. — Тут не церемонятся! К. доктору, — забыл фамилию, — Виноградову, кажется, — пришли с обыском, и частный пристав застрелил его. В затылок. Н-да. И похоже, что Костю Макарова зацапали, — он там у нас чинил людей и жил у нас, но вот нет его, третья сутки. Фабриканта мебели Шмита — знал?

— Встречал.

— Арестовали, расстреляв на глазах его человек двадцать рабочих. Вот как-с! В Коломне — чорт знает что было, в Люберцах — знаешь? На улицах бьют, как мышей.

Лютов говорил спокойно, каким-то размышляющим тоном и, мигая, все присматривался к Самгину, чем очень смущал его, заставляя ожидать какой-то нелепой выходки. Так и случилось. Лицо Лютова вдруг вспыхнуло красными пятнами, он хлопнул шапкой об пол и завыл:

— Эт-та безумная, трусливая свинья! К-кочегар… людями шурует, а?

Он начал цинически, бешено ругаться, пристукивая кулаком по ручке дивана, но делал он все это так, точно бесилась только половина его, потому что Самгин видел: мигая одним глазом, другим Лютов смотрит на него.

— Не было у нас такого подлого царствования! — визжал и шипел он. — Иван Грозный, Петр — у них цель… цель была, а — этот? Этот для чего? Бездарное животное…

— Кричать — бесполезно, — пробормотал Самгин, когда Лютов захлебнулся словами.

— И — аминь! — крикнул Лютов, надевая шапку. — А ты — удирай! Об этом тебя и Дуняша просит. Уезжай, брат! Пришибут.