Том 22. Жизнь Клима Самгина. Часть 4
Шрифт:
Он замолчал, отмахиваясь от дыма, потом заметил:
— Много ты куришь! И спросил:
— Про тебя говорят — отошел от партии? Клим Самгин ответил вопросом:
— Кто это говорит?
— Тося, Антонида…
— Я никогда не был членом партии… какой-либо и о политике с этой дамой не беседовал.
— Ну, она — не дама, нет, — пробормотал Дмитрий, а Клим, чтоб избежать дальнейшей беседы на эту тему, спросил:
— Ты знаешь, что Марину убили?
— Да, знаю, как же! Степан сказал. Так и не известно —
— Нет.
— Любопытно, — вполголоса произнес Дмитрий, сунув руки в карманы пиджака и глядя поверх головы брата в окно, — за окном ветер, посвистывая, сорил снегом.
— Ты ведь — семейный? — спросил Клим.
— Нет, нет, — быстро ответил брат и даже отрицательно потряс головой.
— Но, кажется, ты говорил…
— Это — не вышло. У нее, то есть у жены, оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она — славная. Первое время даже грустные письма писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да. Ребят — жалко. У нее — мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
Он выговорил все это очень быстро, а замолчав, еще раз подвинул чашку Климу и, наблюдая, как брат наливает кофе, сказал тише и — с удивлением или сожалением:
— А я, знаешь, привык думать о тебе как о партийце.
И когда, в пятом году, ты сказал мне, что не большевик, я решил: конспирируешь…
От дальнейшего спас Клима Дронов, — он вбежал в комнату так, как будто его сильно толкнули в спину, взмахнул шапкой и пронзительно объявил:
— Сегодня ночью Пуришкевич, князь Юсупов и князек из Романовых, Дмитрий Павлов, убили Распутина.
Несколько секунд все трое молчали, затем Дронов, глядя на братьев, стирая шапкой снег с пальто, потребовал:
— Ну — что скажете, а?
Довольный тем, что Иван явился в неприятную минуту да еще с такой новостью, Клим Иванович Самгин усмехнулся:
— Ты кричишь об этом, как о событии мирового значения.
— Любопытно, — Дмитрий и второй раз произнес это слово вполголоса, а Дронов, снимая пальто, обиженно пробормотал:
— А — что, это — финал оперетки? Ты — сообрази: вчера они Распутина, а завтра — царя Николая.
Дмитрий, махнув рукой, вынул из кармана брюк серебряные часы без цепочки и, глядя на циферблат, сказал медленно и скучно:
— Романовых — много, всех истребить не успеют, который-нибудь испугается и предложит Гучковым-Милюковым: сажайте меня на престол, я буду слушаться ваших указаний.
— Конечно, событие незаурядное, — примирительно заметил Клим, Дронов возбужденно потирал руки, подпрыгивал, играл глазами, как бы стараясь спрятать их, Самгин наблюдал за ним, не понимая; чем испуган или доволен
Дмитрий, протянув руку брату, сказал:
— Мне — пора.
Дронов пошел вслед за ним и дал Климу Самгину время подумать:
«Мне следовало сказать ему: заходи или что-нибудь в этом роде. Но — нелепо разрешать брату посещать брата. Мы не ссорились», — успокоил он себя, прислушиваясь к разговору в прихожей.
— Как же я найду ее? — спрашивал Дронов. Дмитрий неохотно ответил:
— Я же говорю вам: укажет доктор Изаксон.
— Ага…
Возвратясь, Дронов быстро спросил:
— Как ты его находишь, а?
И раньше, чем Самгин нашел, как следует ответить, Дронов, бегая от стены к стене, точно мышь в мышеловке, забормотал, потирая руки:
— Я его помню таким… скромным. Трещит все, ломается. Революция лезет изо всех щелей. Революция… мобилизует. Правые — левеют, замечаешь, как влиятелен становится прогрессивный блок?
Слепо наткнулся на кресло, сел и, хлопая ладонями по коленям своим, вопросительно и неприятно остановил глаза на лице Самгина, — этим он заставил Клима Ивановича напомнить ему:
— Городской и земский съезды разогнаны.
— А — обыватели? Рабочие?
— Обыватели революции не делают. Рабочие — на фронтах.
Дронов, тяжело вздохнув, чмокнул губами.
— На фронтах тоже неладно. Дмитрий Иванов почти всю ночь рассказывал мне. Признаки — грозные. И убийство Распутина — не шуточка! Нет…
— Чего ты боишься? — спросил Самгин, усмехаясь.
— А я — не знаю, — сказал Дронов. — Я, может быть, и не боюсь.
Он встал, оглянулся, взял с дивана шапку и, глядя внутрь ее, сообщил, приподняв плечи:
— Завтра поеду в Ярославль. Поглядеть на Тосю. Смешно?
— Не очень.
— Да. Первая и единственная. Жил я с ней… замечательно хорошо. Почти три года, а мне скоро пятьдесят. И лет сорок прожил я… унизительно.
— Не ожидал, что ты заговоришь в таком… плачевном тоне, — насмешливо и сухо заметил Самгин.
— Расстроил меня Дмитрий Иванов, — пробормотал Дронов, надевая пальто, и, крякнув, произнес более внятно: — А знаешь, Клим Иванов, не легкое дело найти в жизни смысл.
Наконец он ушел, оставив Самгина утомленным и настроенным сердито. Он перешел в кабинет, сел писать апелляцию по делу, проигранному им в окружном суде. но не работалось. За окном посвистывал ветер, он все гуще сорил снегом, снег шаркал по стеклам, как бы нашептывая холодные, тревожные думы.
«Да, найти в жизни смысл не легко… Пути к смыслу страшно засорены словами, сугробами слов. Искусство, наука, политика — Тримутри, Санкта Тринита — Святая Троица. Человек живет всегда для чего-то и не умеет жить для себя, никто не учил его этой мудрости». Он вспомнил, что на тему о человеке для себя интересно говорил Кумов: «Его я еще не встретил».