Том 24. Куда исчезла Чарити
Шрифт:
— В один прекрасный день, дорогая, — свирепым голосом стала выговаривать Фэбриелла, — мое терпение лопнет, и тогда я поднесу к тебе спичку, когда мы вернемся домой!
Я выскочил оттуда как ошпаренный, побоявшись, что через несколько минут начну разговаривать с воображаемым жирафом, на носу у которого будут торчать розовые очки в форме бабочки, ибо мне уже казалось, что он ухмыляется где-то за моей спиной.
В офисе томилась изнывающая от скуки матрона, которая оказалась не то владелицей мотеля, не то женой владельца. Ее физиономия просветлела, когда она заметила, что я вхожу, но, как только выяснилось, что я не стремлюсь обосноваться
— Мистер Уэстэрвей? — Она громко зевнула, просматривая регистрационный журнал. — Он в 14-м, через двор, на противоположной стороне пруда.
Номер 14 был на первом этаже, окна были закрыты жалюзи. Я обошел вокруг нагретого пруда (температура 80 градусов по Фаренгейту и — на тебе — купание всяких животных не разрешается!) и энергично постучал в дверь. Изнутри донеслись какие-то неясные шорохи, потом секунд на десять все вроде бы замерло, я постучал вторично, громче и продолжительнее, после этого раздался женский голос:
— Кто там?
— Меня зовут Холман. Я хочу поговорить с мистером Уэстэрвеем.
Вскоре дверь отворилась, на пороге стояла брюнетка с пылающей физиономией, разглядывающая меня так, как будто я был инспектором из финансовой компании, прибывшим с опозданием на каких-то десять минут, в противном случае он оказался бы обладателем ее девственности. Одежда на ней была не только смятой, но и неряшливо надетой, а заспанное лицо говорило о грандиозной попойке. За ее спиной я разглядел растянувшегося на кровати парня с торчащей во рту сигаретой. Мне пришло на ум, что этот прием он заимствовал у Эррола Флинна, ныне забытого актера, но лет пять назад тот был эталоном «настоящего мужчины».
— Чего вы хотите? — спросила девица слегка плаксивым голосом.
Я легонько отодвинул ее в сторону одной рукой, второй прикрыл за собой дверь и прошел к кровати.
— Вы Уэстэрвей? — спросил я.
Кончик сигареты вспыхнул красным огоньком, когда парень сильно затянулся, затем неторопливо выпустил к потолку тоненькую струйку дыма.
— Точно, — надменным голосом ответил он. — Я Уэстэрвей.
Он был высокого роста, тело мускулистое, одет в белый тонкий свитер и полинявшие старые джинсы. Волосы черные, как будто смазанные репейным маслом, кожа сильно загоревшая. Добавьте к этому правильные черты лица, голубые глаза и улыбчивый рот. Короче, он выглядел бывшим шофером тяжелой грузовой машины, которому когда-то повезло, он приглянулся заправилам Голливуда и снялся в нескольких картинах. В те времена никому не нужны были хорошие актеры, главное — подходящая внешность.
— Я хотел бы с вами потолковать, — заговорил я без особой спешки, — дело касается…
— Милой суки — моей жены, — произнес он с чувством, так зажав белыми блестящими зубами сигарету, что она согнулась, чуть не достав до кончика носа. — Позвольте догадаться, Холман. Вы — первый из целого отряда, который она наняла, пытаясь заставить меня дать ей развод, верно?
— Только троньте его, хоть разочек, мистер, — яростно заверещала брюнетка, — и я подниму такой крик, что рухнет весь этот проклятый мотель!
— Хотите кое-что знать? — Я не обращал ни малейшего внимания на брюнетку. — Существует специальный термин для того, что вы пытаетесь сделать с Фэбриеллой, — это шантаж. Или вымогательство, выбирайте сами, что вам больше нравится.
Он спустил ноги с кровати и сел, вынул изо рта окурок и швырнул его на пол к ногам девицы.
— Наступи-ка на него, милочка, за меня! — Потом он демонстративно зевнул во весь рот и закинул руки за голову. — Проваливай отсюда, слизняк! — презрительно бросил он. — Мне противно смотреть на твою гнусную рожу!
— Почему вы не хотите вести себя разумно? — пожал я плечами. — Она согласится на десять тысяч компенсации, если вы перестанете вставлять ей палки в колеса и дадите развод. Тогда все закончится ко всеобщему удовлетворению, да и вы избежите неприятностей. Никаких щекотливых вопросов о том, кто украл ее драгоценности через сорок восемь часов после того, как вы поженились, не будет…
Он беспечно рассмеялся, и это не было позой.
— Так она рассказала вам про шкатулку с драгоценностями, да? Большое дело! Точно, я захватил ее с собой, удирая от этой суки. Посчитал, что имею моральное право на некоторую компенсацию за целых сорок восемь часов, проведенных в настоящем аду. Но вы-то хоть проверили ее заявление в страховую компанию, Холман? Вот я проверил. И могу вам прямо сказать, что, если эта старая история вновь выплывет наружу, у Фэбриеллы будет куда больше неприятностей, чем у меня. Ну а Юджину Патрику это придется не по вкусу!
— Может быть, мне стоит прямо сейчас прогуляться по вашей физиономии, а потом заниматься этим регулярно трижды в день, пока вы не передумаете? — спросил я просто для того, чтобы проверить, как он станет реагировать.
— Я тебя предупреждала, — завопила девица срывающимся голосом, воинственно наступая на меня, — только тронь одним пальцем Майка, и я…
— Остынь, беби! — бросил он. — Что ты волнуешься? С этим панком я справлюсь одной левой…
— Судя по тому, как все здесь выглядело сразу же после того, как мне открыли дверь, — фыркнул я, — не стоило большого труда догадаться, что вы и эта беби занимались тем, что в суде именуется «интимными отношениями», верно? Может быть, Фэбриелле вовсе нет необходимости предлагать вам десять тысяч за развод? Я сумею отыскать для нее прямо здесь достаточное количество веских доказательств, чтобы получить без проволочек желанный развод.
— Вы свихнулись, Холман!
Он демонстративно зевнул, затем снова закинул руки за голову.
Мне следовало предвидеть, что такое может случиться, но я, откровенно говоря, не ждал подвоха. Занесенная так естественно над его головой рука внезапно изменила направление: ребром ладони он зверски ударил меня сбоку по шее, а через секунду изо всей силы врезал в солнечное сплетение. От двойного удара я ощутил подобие внутреннего взрыва, затем черное облако заволокло все у меня перед глазами, и я полностью отключился.
С большим трудом я пришел в себя неизвестно через сколько времени, испытывая жуткую боль в области желудка и онемение шеи.
Комната казалась необычайно тихой, и я решил, что они оба уже успели удрать, оставив первого недотепу из отряда защитников Фэбриеллы Фрай распростертым без сознания на полу. Я попытался подойти к случившемуся по-философски, чего, мол, не случается. С большим трудом поднимаясь на кровать, я уговаривал себя, что получил наглядный урок того, как нельзя недооценивать противника. Моя рука машинально стала нащупывать сигарету и неожиданно замерла, когда до меня дошло, что я сделал второе неправильное предположение. Мои противники еще не исчезли, во всяком случае, брюнетка стояла на коленях, прислонившись к стене, и зачарованно смотрела на входную дверь.