Том 29. Так велела царица Царский гнев Юркин хуторок
Шрифт:
— Это сказка? — спросил, все более и более изумляясь, Бобка.
— Нет, это правда!
— Не может быть!.. Ты, верно, мне рассказываешь сказку, — усомнился мальчуган. — Я не вижу ни лопуха, ни кузнечиков, а просто ты пролезла за картину и просунула лицо в дырку, заменяя собою съеденное крысами лицо китайца.
— Как ты смеешь мне не верить? — рассердилась Мая, недовольная тем, что смышленый Бобка понял ее проделку.
— Да я…
— Верь! Верь мне! Изволь сейчас же верить, когда я тебе говорю! — нетерпеливо вскричал беленький китаец.
— Зачем же ты сердишься? — удивленно спросил Бобка. —
— Глупый мальчуган! — снова нетерпеливо произнесла Мая и сделала резкое движение головой.
От этого движения пестрый халат китайца заколыхался, что-то загрохотало, зашумело позади него, и в один миг и пестрый китаец, и маленькая фигурка феи вместе со стулом, Бог весть какими судьбами очутившимся за картиной, — все это неожиданно рухнуло к ногам изумленного Бобки…
В первую минуту Бобка опешил и стоял с широко раскрытыми от изумления глазами и ртом. Потом он со всех ног бросился к Мае.
— Ты ушиблась? — вскричал он, силясь поднять ее и поставить на ноги.
Мая терла коленку и горько плакала.
— Противный стул! — ворчала она. — Я не знала, что у него сломана ножка, и влезла на него, чтобы приделать голову обезглавленному китайцу.
— Ай-ай-ай, какая ты неосторожная! — покачивая укоризненно головою, протянул Бобка.
— А ты… — начала было сердито девочка и вдруг сконфуженно умолкла: в дверях стояли Юрий Денисович, Антон и оба мальчика.
— Барышня! Наша барышня! — удивленно вскричал слуга лесничего. — Как вы попали сюда?
— Так, значит, ты не фея? — протянул разочарованным голосом Бобка.
У Май болела коленка, и из ее беленького носика показались капельки крови. На конце носика краснела некрасивая ссадина. Очевидно, она сильно ударилась при падении.
— Нет, фея! — сердито бросила она в сторону Бобки.
— Какая же ты фея, если разбила себе нос! Разве бывают феи с разбитыми носами? Скажи, папа! — самым серьезным тоном обратился Бобка к отцу.
Его наивная, недоумевающая рожица была до того забавна, что Сережа и Юрик прыснули со смеха.
— Полно смеяться, дети! — остановил Волгин. — Маленькая барышня хотела подшутить над нами. Не правда ли, барышня? — ласково обратился он к Мае.
Мае было очень совестно и неловко. Она хотела провести детей Волгиных, подшутить над ними и вдоволь посмеяться, а судьба распорядилась иначе, и они сами теперь смеялись над нею, Маей. Поэтому она почувствовала невольную признательность к Юрию Денисовичу, остановившему смех шалунов.
— Вот что, барышня, — продолжал тот, видя смущение Май, — мы проводим вас до дому к вашему дедушке, с которым мне, кстати, давно хотелось познакомиться и попросить отпускать вас на хутор почаще. Вам будет куда веселее играть в обществе детей, нежели одной…
— Или с Митькой, — неожиданно сорвалось с губ Май.
И она тут же со смехом рассказала, что она заставляла Митьку прибегать рассказывать ей все, что происходит на хуторе.
— Так вот откуда ты узнала все про нас и могла так подробно рассказать об этом в лесу! — догадался Бобка и невольно рассмеялся над тем, как провела его в лесу Мая.
Дети Волгины быстро подружились с внучкой лесничего. Живая, веселая и умненькая Мая пришлась им по душе. И Мая в свою очередь перестала негодовать на трех бойких шалунов-мальчуганов, поселившихся на "ее хуторке". Теперь, получив приглашение приходить на этот хуторок, она могла снова и ласкать Буренку, и кормить голубей, и бегать по саду, и рвать цветы — и не одна уже, а в обществе трех новых товарищей. И она чистосердечно рассказала детям по дороге к лесному домику, как она невзлюбила их сначала; и потом со смехом поведала им, как ей пришла веселая мысль потешиться над ними; как она тайком пробралась в старый дом и поставила стул за портрет китайца, чтобы еще раз вдоволь посмеяться над Бобкой.
— И вот я стала "фея с разбитым носом", — со смехом заключила она свою исповедь и побежала вперед — предупредить дедушку о неожиданных гостях.
Дмитрий Иванович был очень доволен приходом Волгиных. Он угощал их свежей, душистой лесной земляникой со сливками и рассказывал им о хуторских делах и о лесах, и о старом князе и его сыне, уехавшем уже давно учиться за границу.
Только перед самым обедом вернулись дети домой с целым ворохом новостей для бедной слепой Лидочки.
— Юрка! Юрик! Где ты? — послышался как-то в полдень звонкий голос Бобки за фруктовым садом, доходившим до самой речки. На берегу речки сидели Сережа, Юрик и Митька. Митька копошился в земле, отыскивая червей, Сережа и Юрик удили рыбу. Солнце палило и жгло немилосердно, и все три мальчугана, покрытые густым налетом загара, казалась теперь похожими на арапчат. Бобка неожиданно вынырнул из-за группы деревьев и подошел к мальчикам. Он казался взволнованным и встревоженным.
— Что такое? — сердито спросил Юрик, недовольный тем, что ему помешали удить.
— Ах, Юрик! — начал прерывающимся от волнения голосом Бобка. — У нас целое происшествие. Знаешь, завтра будут гости, и папа послал за цыплятами в деревню, но Матрена не нашла нигде цыплят, и папа приказал Аксинье зарезать своих к обеду. А ты ведь знаешь, как Лидочка их любит!
— Как, и Чернушку велел зарезать? — испуганно вскричал Сережа.
— Нет, Чернушка — Лидочкина любимица, и папа не велел трогать Чернушку, но он не знает, что не только Чернушка дорога Лидочке, а и все цыплята. Ведь она сама кормит их по утрам и вечерам; они знают ее голос, вскакивают к ней на колени, берут у нее корм прямо из рук.
— Так почему же ты не скажешь все это папе? Тогда бы он не отдал приказания зарезать Лидиных любимцев.
— Да ведь я узнал это уже после папиного отъезда, — оправдывался Бобка. — Я слышал, как Матрена сказала Аксинье: "Зарежь вечером цыплят, кроме черной молодки, барышниной любимицы". Папа приедет только ночью, когда все уже будет кончено с цыплятами… Он поехал опять к этому противному учителю приглашать его поступить к нам. Так мне, по крайней мере, сказала Лидочка.
— А что она?