Том 3. Рассказы. Воспоминания
Шрифт:
А потом и смеяться перестали. Не до смеху им.
Только и слышу:
— Ну что? Скоро ли мельница?
А я им только одно говорю:
— Скоро. Скоро. Успеете.
А сама думаю:
«До коих же пор я им головы морочить буду? Ведь этак, — думаю, — пожалуй, я могу их до самого синего моря довести».
И только подумала — слышу:
«Бах! Трах! Трах!»
Три раза подряд как грохнет.
«Ну, — думаю, —
А бандиты остановились, перепугались. Кричат:
— Що це таке?
— Что такое?
Лошади у них все в одну кучу сбились. Зафыркали, захрипели. Коляска куда-то в канаву въехала. Такой шум поднялся — хоть уши пальцами затыкай.
Атаман Соколовский наган из кобуры выхватил. Кричит:
— Эй, вы!.. Тихо там! Не наводи панику…
Потом ко мне повернулся и говорит:
— А я думал — ты врешь.
Я думаю:
«Ну что ж. Правильно. Вру. А в чем дело?»
А он уже не мне, а своим есаулам говорит:
— А ведь девчонка-то правду сказала. И верно, оказывается, семидюймовка у них.
Я думаю:
«Какая семидюймовка?»
Посмотрела за реку. А там в эту минуту что-то как вспыхнет, как ухнет.
И почти сразу же где-то совсем рядом, в кустах за моей спиной, взорвался орудийный снаряд.
Меня даже воздухом в сторону откинуло.
Я помню, еще успела подумать:
«Что такое? Так, значит, это не плотина была? Значит, это из пушек стреляют? Откуда же, — думаю, — пушки у наших?»
Но тут меня чуть не задавили. Бандиты от страха прямо с ума спятили. Такой у них поднялся галдеж, такая свалка, что и рассказать не могу.
Атаман Соколовский кричит:
— Стой! Стрелять буду!
А они и не слушают его — гонят куда попало. Коляска у них трещит. Лошади спотыкаются, падают…
Ночка моя, бедняжка, мычит, мечется между ними. А они и внимания не обращают, дуют себе напролом.
А тут еще, как нарочно, пулемет затрещал из-за реки. Так уж тут и сам Соколовский не выдержал. Стегнул коня, крикнул: «За мной!» — и вперед ходу.
И мы с моей Ночкой тоже бежать припустили. Только мы не вперед, а — в кусты.
Я думаю:
«Откуда же пушки взялись? Ведь не было! Ни одной не было».
И вдруг мне как будто подсказал кто-то:
«Так это же папа! Папина дивизия подошла!»
У меня даже голова закружилась, как только я подумала об этом.
«Ну, конечно же, — думаю, — папина дивизия в город пришла. Потому и плотину, наверно, не взрывали. Теперь их там много, теперь им бояться нечего… Теперь уж небось бандитам не поздоровится…»
И вдруг я вспомнила, что ведь бандиты уходят, что ведь я сама увела их подальше от города…
Меня будто крапивой стегнули…
«Что же я наделала? Дура! Ведь их потом не найдешь. Ведь они если в лес уйдут, их полгода потом ловить придется!»
А уж из города, вижу, и стрелять перестали. Думают, наверно: ушли бандиты…
«Как же, — думаю, — их задержать? Что бы такое придумать?»
И придумала все-таки.
— А ну, — говорю, — Ноченька, до свидания, беги-ка ты домой одна.
Подхлестнула ее хворостинкой, а сама повернулась и — бегом, догонять бандитов.
Они еще далеко не успели уйти.
Чего у них там случилось — не знаю, только вижу: стоят, окружили атамана своего, кричат, руками размахивают.
Я еще до них добежать не успела, а уж атаман как будто ждал меня:
— Вот, — говорит, — она! Здесь она!
Потом говорит:
— Ну! Где ж плотина-то?
А я задрожала вся, руки перед ним ладошками сложила и говорю:
— Ой, дяденьки, миленькие!.. Вы только не сердитесь, не ругайтесь…
— Ну, что еще, — говорит, — такое?
— А я, — говорю, — ошиблась маленько. Плотина-то ведь в той стороне.
— Как, — говорит, — в той стороне?
— Да так, — говорю. — Вы уж давеча больно громко орали на меня. Я с перепугу-то все и перепутала.
Он свою серебряную саблю выхватил и говорит:
— Ты что?!
Потом говорит:
— На обман взяла? Издеваешься над нами?
Тут из толпы этот, в шляпе который, выскочил и говорит:
— Рубай ее, атаман! А ну, рубай ее, красную гадину!
Тут и другие, слышу, тоже кричат:
— Обманщица!
— Обдурила нас!
— Застрелить ее надо!
— Стреляй в нее, атаман!
Я думаю: «Ну, что ж! Сейчас застрелят».
Зажмурилась даже. Потом говорю:
— Я ж не нарочно.
И заплакала.
Атаман меня за плечо схватил, в глаза посмотрел и говорит:
— Так, значит, ты говоришь, плотина — там, в той стороне?
— Там, — говорю. — Вот честное слово — там.
Он говорит:
— А ну, становись на колени.
Я не подумала — стала.
— Перекрестись, — говорит.
Я и перекрестилась.
Тогда он саблю обратно вложил, по рукоятке ладошкой похлопал и говорит:
— Если обманешь, сам на месте тебя вот этой саблей зарублю.
Потом на коня вскочил и кричит:
— Эй, вы, черти окаянные, поворачивай!.. Конные вперед, переменным аллюром — за мной!..