Том 3. Трилогия о Лёвеншёльдах
Шрифт:
Она подошла к фру Сундлер.
— Не чудно ли выходит: я ухожу, а ты остаешься? Ведь в этакой большой деревне от людей ничего не скроешь. Будет тебе комедь-то ломать.
Тут только фру Сундлер подала признаки жизни.
— О чем вы говорите, фру Экенстедт? — сказала она.
— Сказывал мне дядя мой, что люди у вас на юге горазды шутки шутить, да не думала я никогда, что так скоро сама это увижу, — ответила Анна. — Ты вот стоишь и слушаешь, как мы с мужем ссоримся и бранимся оттого, что мне спать негде, а сама знаешь, что в доме есть
Карл-Артур от удивления широко раскрыл глаза и повернулся к фру Сундлер, ожидая от нее объяснений. Но она и тут нашлась.
— Я просто не знала как быть. Вчера вечером привезли кровать — свадебный подарок из пасторской усадьбы. Я думала, что пасторша сама захочет вам ее преподнести, и потому сочла нужным запереть ее. Но раз фру Экенстедт уже видела…
Анна Сверд проснулась среди ночи с чувством, что она позабыла сделать что-то очень важное. Так оно и есть: она вспомнила, что они с мужем забыли испросить Господа ниспослать благословение их дому.
«Да простит нас Господь, — подумала она. — Это все фру Сундлер виновата». Она повернулась на другой бок и снова заснула.
УТРО ПАСТОРШИ
На следующее утро Анна Сверд проснулась, как только стало светать. Однако встала она не сразу, а сперва повела сама с собой разговор.
— Гляди-ка ты, новая пасторша лежит себе и дожидается, когда нарядная горничная принесет ей кофею со свежей булкой, — пробормотала она и засмеялась. Настроение у нее было самое хорошее, утреннее.
Она еще немного полежала в постели, несколько раз приподнималась и глядела на дверь.
— Что же это в кухне никто и не шевелится, а уже, поди, шесть часов. Ничего не поделаешь, видно придется самой вставать да за дело приниматься.
Муж еще спал, и молодая жена оделась тихонько, чтобы не будить его. Потом она в чулках прошмыгнула через коридорчик в кухню и там надела башмаки.
Тут она огляделась по сторонам, широко раскрыв глаза от удивления.
— Уж я всякого насмотрелась на своем веку — и худого и хорошего, — сказала она, — но такого еще не видывала. И кухарка проспала и горничная. А уж в первое-то утро им всяко бы надо постараться. Ну и лентяйки же они, видать, — ни полена дров на кухне, ни капли воды. И огонь в печи погас, а это того хуже. Чтоб мне пусто было, когда это не фру Сундлер наняла прислугу: ведь это она хозяйничала в доме, а от нее ничего путного не жди.
Долго она причитала, и вдруг ее осенило, она хлопнула себя по лбу.
— Вот дурная-то голова! Драть меня надо, да и только! — воскликнула она. — Как это я сразу не догадалась — ведь они, поди, в хлеву коров доят.
Она прошла через коридорчик, ступила на шаткие камешки и поглядела вокруг.
— Вот тебе и на! — сказала она, меряя взглядом низкий плетень, дровяной сарай, погреб и колодец. Ничего больше во дворе не было.
«Охота мне знать, что скажет
Она прошлась по двору, потом снова остановилась и протерла глаза.
— Поди, догадайся, где тут у них людская, — пробормотала она. В дровяном ларе ни щепочки. Работник, верно, на конюшне лошадей чистит. Вот то-то и оно. Хорошо еще, что Анна Сверд сюда приехала, а то новая пасторша вовсе бы растерялась.
Минуту спустя она очутилась в сарае, взяла с чурбана топор и принялась ловко и умело колоть дрова. Сперва дело пошло на лад, но потом топор застрял в чурбане, и ей пришлось изрядно подергать его и постукать, покуда она его вытащила.
В то время как она возилась с чурбаном, у сарая послышались шаги, и в открытых дверях показался долговязый мальчишка.
«И чего ему тут надобно? — подумала Анна. — Теперь вся деревня станет говорить, что новой пасторше самой колоть дрова приходится. Где ему понять, что это не новая пасторша дрова колет, а всего лишь Анна Сверд».
Когда она вытащила топор и снова взмахнула им, мальчонка подошел к ней.
— Давайте я наколю вам.
Она быстро глянула на него и увидала, что он худой и желтый лицом, и покачала головой.
— Еще чего! — сказала она. — Да тебе, поди, и десяти нет.
— Четырнадцать, — сказал мальчик. — Уж который год дрова рублю. И нынче утром дома нарубил.
Он показал на домишко, стоявший рядом. Из трубы дома поднимался столбик дыма.
Предложение было заманчивое, но Анна Сверд, как всегда, была осмотрительна.
— Ты, поди, плату запросишь?
— Да, — ответил мальчонка, ухмыляясь и показывая зубы. — Добрую плату запрошу. Только наперед не скажу какую.
— Сама нарублю, коли так.
И она снова принялась лихо колоть дрова, однако вскоре снова вышла незадача — топор опять застрял.
— Да я не денег прошу, — сказал мальчик.
Она еще раз взглянула на него. Плотно сжатый рот, маленькие, прищуренные глаза. Он казался старичком, хитрым, но никак не злым. И вдруг она догадалась, что он — один из десяти ребятишек, которых опекает ее муж. «Да он все равно что свой, — подумала она, — поладим с платой-то».
— Ну, давай, коли, — сказала она. — После придешь ко мне, хлеба дам с маслом.
— Спасибо, — ответил мальчонка, — у нас в доме еды вдосталь, самим не съесть.
— Поди ж ты, какую же плату положить такому молодцу?
Мальчонка уже взял в руки топор, теперь ему нечего было утаивать.
— А короб у вас при себе? Пришли бы к нам да показали мне да сестренкам моим и братишкам, что у вас там есть.
— Да ты никак спятил! Неужто ты думаешь, что жена пастора станет с коробом ходить?
Тут она услыхала шаги за спиной. К ним подошла девочка. У нее было тоже изжелта-бледное озабоченное лицо. Нетрудно было догадаться, что они брат и сестра. Девочка быстро подошла ближе к брату.