Том 35. Бичо-Джан Рассказы
Шрифт:
И он ринулся на капитана, в то время как другие стояли в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.
На мгновение завязалась борьба. Отброшенный ударом кулака капитана, дерзкий матрос отлетел на несколько шагов.
Это словно послужило сигналом. Несколько человек сразу ринулись на своего начальника.
Кико видел, как сильные руки капитана отбрасывали то одного, то другого. Мальчик весь загорелся жгучим желанием помочь этому благородному человеку. Но что он, ребенок, мог сделать, один против двадцати? Если бы у него было хоть
Ветер стих на некоторое время как будто для того, чтобы матросы могли услышать чудесный голос юного певца.
В его песне говорилось о любви матери и колыбельном ее пении, о тихих долинах родины, о далеком детстве, о дружбе и любви к людям, о чувстве братства и сердечной близости друг к другу и обо всем светлом, хорошем и ясном, что существует в мире людей.
И неожиданно раздавшееся пение, и голос Кико, нежный и звонкий голос алазанского соловушки, и слова, и знакомый каждому мотив, так как песнь Кико имелась на всех восточных языках, и сам певец, скрытый за дверью, — все это как будто зачаровало взбунтовавшуюся команду.
Вместо того чтобы броситься на капитана и привести в исполнение угрозу, матросы стояли, точно вкопанные, прислушиваясь к пению.
Когда Кико кончил, первым опомнился боцман.
— Бог весть почему я вспомнил сейчас свою мать, — произнес он, избегая глядеть в лицо капитана.
— А я — своих деток, которые остались в Батуме, — произнес другой матрос.
— Моя покойная жена как будто прошла перед нами, — вырвалось у третьего.
— Но кто же этот ангел, умеющий так петь? — зазвучали другие голоса.
Быстро распахнулась дверь, двое матросов выглянули из-за нее и увидели Кико.
— Внук нашего пассажира Гассана!
— Ну, мальчуган, сам того не ведая, ты спас нас от очень дурного поступка, — проворчал присоединившийся к ним боцман.
Вся команда стала медленно расходиться, стараясь не смотреть на капитана.
— А все же мы плывем в Стамбул! — крикнул с палубы чей-то упрямый голос. — Вы не хотите, капитан, вести наше судно, так мы сами его поведем!
— Это обойдется в несколько человеческих жизней… Берегитесь, еще раз предупреждаю вас об этом, — ответил капитан.
Он подошел к мальчику, взял его за руку и повел в свою каюту.
— Ты Самит, внук Гассана? — произнес он и глубоко заглянул ему в глаза. — Но почему ты пел по-грузински?
Кико быстро опустил свои глаза. Молчание было его ответом. Он не хотел лгать, когда не мог сказать правды.
— Ты внук Гассана? — еще раз спросил капитан.
И опять промолчал Кико.
— Откуда же ты знаешь нашу дивную грузинскую песнь? Я тоже грузин, мальчуган, и смогу отличить грузина — своего одноплеменника.
Затем, пристально посмотрев в лицо Кико, капитан заявил:
— Нет… нет… этого не может быть… Ты не внук Гассана… Скажи всю правду…
— Я не могу лгать: я не внук Гассана. Но я дал слово, капитан, никому не открывать, кто я, — произнес Кико гордо. — И я должен сдержать его во что бы то ни стало.
— Кто бы ты ни был, мальчик, я должен отплатить тебе за услугу… Ведь если бы не твое вовремя подоспевшее пение, мои взбунтовавшиеся люди выкинули бы меня за борт, и я отплачу тебе, если понадобится, жизнью за жизнь, — сказал капитан и пожал руку Кико, как взрослому человеку.
— Моя команда, все эти матросы — бедные торгаши, — говорил он минутой позднее. — Они скупают товары в Батуме и Сухуме и отвозят их в Турцию, где и продают на рынке в Стамбуле. Вот и в этот раз мое судно должно было плыть туда, в Стамбул. Но сегодня нельзя плыть туда. Буря свирепеет с каждым часом, и судну грозит опасность. Но эти люди, жадные до наживы, не хотят понять этого… Ты видишь, они, несмотря на мое запрещение, все-таки плывут впе…
Капитан не докончил начатой фразы и отпрянул назад, успев схватить за руку Кико.
Страшный, как гром, оглушительный треск раздался где-то на противоположном конце судна, и в тот же миг поднялись вопли, испуганные крики и возгласы отчаяния.
— Я это предвидел! — вскричал капитан и, не выпуская руки Кико из своей, бросился с ним на палубу.
Волны уже залили большую часть палубы, когда капитан появился на ней об руку с Кико. По дороге им попался Гассан.
— Мы тонем! Мы тонем! Вели снаряжать лодку! Лодку, капитан! — кричал он, мешая грузинские и татарские слова.
— Снаряжай лодку! — прозвучал по всему судну энергичный голос капитана.
— Лодки нет… Волны сорвали шлюпку и унесли в море… — послышался ответный голос из темноты.
Ветер покрыл эти слова страшным ревом. Гассан метался по палубе и призывал помощь Аллаха.
— Мы гибнем! Мы гибнем! Аллах, спаси нас! — кричал он, глядя округлившимися от ужаса глазами на прыгавшие вокруг него волны.
Капитан посмотрел на Кико, перевел взгляд на Гассана и, положив руку на плечо старика, произнес по-татарски:
— Ты прав, старик, мы гибнем… Нет надежды на спасение… Ты, этот мальчик, мои люди и я сам предстанем раньше, чем через час, перед лицом нашего Бога… Так не уноси же с собою нераскаявшейся совести, старик, и раскрой в страшные предсмертные минуты, кто этот мальчик, которого ты называешь своим внуком. Ведь я знаю, я догадываюсь, что он не из твоей семьи…
Гассан дико вскрикнул и упал на колени на мокрую палубу, среди бушевавших волн.
— Аллах! Аллах! Неужели я должен умереть сию минуту? — лепетал он, как беспомощный ребенок. — О, я несчастный!..