Том 4. Лунные муравьи
Шрифт:
Позвонили. В одно мгновение Лидия Ивановна преобразилась. У нее стало другое лицо. Только бы не муж! Все равно кто, новый живой человек, письмо… Письмо нужно прочесть, на письмо, пожалуй, можно ответить…
В голове ее даже пронеслась смутная и нелепая мысль: а вдруг это тот офицер, который ухаживал за ней в прошлом году? Если Петр Петрович бывает в ложе у Губинской, так… Но это оказалось письмо от знакомой коротконосой курсистки, приглашение на вечер.
Лидия Ивановна улыбнулась чему-то и с непривычным прилежанием мысли стала обдумывать, что она наденет на вечер.
Лиза
В кухню действительно светили желтые веселые лучи. Агаша-маленькая, бойкая девочка с розовым лицом и уже нечистыми глазами, лениво гладила на столе какое-то кружево и все посматривала в сторону.
Мать, отпуская Агашу с господами в Петербург, уверяла, что она – девочка способная, живо по-городскому выучится. И Агаша, точно, оказалась необыкновенно способной.
Через два-три месяца она поняла, что следует во всем как можно усерднее подражать господам, а самих господ – где только можно – надувать, потому что чем больше и ловче надуешь, тем слаще поешь. Она ухитрялась покупать ветчины меньше фунта на две копейки – а две копейки прятала в уголок, в дырочку. А накопив гривенник – ехала с торжеством кататься на извозчике. Вскоре она не замедлила влюбиться в какого-то лупоглазого и невинного кадета, приезжавшего на праздник к старой барыне в первом этаже.
Из скромности кадет всегда ходил по черной лестнице. Агаша стала ему назначать свиданья на дворе у конюшен, в сумерки; приносила ему апельсины, конфеты, даже пастилу и варенье из господского буфета. Кадет любил сладкое и пожирал принесенное с молчаливой алчностью.
И маленькая Агаша гордо рассказывала, что у нее есть «кавалер». Она думала, что первый петербургский стыд – не иметь кавалера.
За столом, у окна, далеко от плиты (кухня была просторная) сидела пожилая, полная дама в шляпке, чиновница Анна Маврикиевна. Подле нее толпилась часть ее семейства: Зойка, Олька, Лелька и Сонька. Одинаковые, малорослые девочки с хитрыми глазами вели себя не по летам сдержанно. Зойка, на вид лет двенадцати, имела решительно гордый вид. Они все давно помогали отцу и матери. Зимой на праздниках танцевали в Манеже, а все лето – в Зоологическом. В Манеже за день хорошо платили, в Зоологическом хуже, да и мазаться много приходилось, потому что девочек выпускали в виде негритят.
Анна Маврикиевна пила кофе и рассуждала о чем-то с Корвиным.
Без шинели и шапки Лаврентий Корвин был гораздо хуже. Бритые по-солдатски волосы чуть отливали бледным золотом. Узенький, маленький, тоненький, с немного кривыми ногами и смазливым лицом – он почти казался мальчиком. И в лице его было что-то детское, преданное, упрямое и беспомощное. Глуповатая задорливость у него быстро сменялась жалобным и покорным выражением губ. Он словно не знал, может ли сбыться, чего он хочет – и даже не знал, чего он хочет.
Беспрестанно желая быть небрежно молодцоватым, он поправлял пояс книзу и выдвигал грудь.
Лиза с шумом переставляла сковороды и делала вид, что – зла.
Не смущаясь присутствием Анны Маврикиевны, Корвин возобновил прерванное объяснение.
– Позвольте вас спросить окончательно, Лизавета Максимовна, решаетесь вы ехать в Гатчину на маскарад или же нет?
– Сказала я тебе – отвяжись. Мое дело! Хочу и поеду.
– Увидим это, как вы поеде!
– А
– И мы не век солдатами будем. Через год и с нами венчаться можно.
– Слыхала я это.
Дверь отворилась и вошла Агаша-толстая. Днем она была не так свежа; с осени она похудела, особенно лицом; неловко сшитое ситцевое платье не красило ее.
Она мельком взглянула на Корвина и отвела глаза.
– А, гости дорогие! – приветствовала ее Лиза не без иронии. – Откуда с покупками?
– Из суровской, по дороге забежала, – ответила Агаша, пришепетывая. – Вчера я мать в больницу свезла, – прибавила она без выражения особой печали, как будто речь шла о серьезном, но обыденном деле.
Мать была у Агаши строгая, даже суровая старуха, прежней веры. Дочь любила ее, и не то что боялась, а просто привыкла без размышления и прекословия не преступать ее малейших желаний, как если б физически это было невозможно. Мать никогда не позволила бы Агаше выйти не за старовера.
Корвин знал Агашину мать. Она была из-под Москвы, оттуда же, где жили и его родители.
– Что так, в больницу? – сказал он, немного цедя слова. – Но не очень больны?
– Не то что больны, – возразила Агаша скромно и тихо, – а ведь стары они, так умирать собрались.
На Корвина этот простой ответ не произвел особенного действия, но Лиза и Анна Маврикиевна сочли долгом всплеснуть руками.
– Как так умирать? – воскликнула Лиза. – Почему же ты знаешь?
– Да они сами сказали. Человек, конечно, старый. Вот велели мне купить полотна, розовых лент да кружев, за работу засяду.
– Что это?
– А саван. Они мне велели при себе скроить, а прошивочки куда вшить – они покажут. Они такие аккуратные.
И опять в голосе Агаши была серьезность, когда она говорила о таком простом, неизбежном деле.
Анна Маврикиевна и Лиза не могли выразить словами, что их, собственно, удивляет в поведении Агаши, и потому сочли лучшим промолчать. Одна Агаша-маленькая задумчиво произнесла:
– Матка помирает, а она не боится… И не воет…
Но сейчас же забеспокоилась, не есть ли это петербургский обычай, которого она, по-своему деревенскому необразованию, еще не знает.
– Чего реветь-то? – сказала наставительно Агаша-толстая. – Еще наревусь. А пока они живы – надо их волю исполнять. Они же человек старый.
Рассуждения эти прервала Лиза.
– А и богачка ты будешь, Агаша! У матери наверно рублей четыреста есть, да шуба лисья.
– Уж это, конечно, мне все откажут, – произнесла Агаша, помолчав. – Ну, прощайте, мне надо за работу, – некогда.
Она поклонилась, грустно взглянула на Корвина и вышла.
– Вот теперь тебе дело ясное, – сказала Анна Маврикиевна, обращаясь к Корвину. – Попроси у Агаши взаймы для брата шестьдесят рублей. Вот и выручишь брата.
Брат Корвина служил где-то конторщиком, проиграл много на скачках (он имел эту «господскую» страсть) и теперь должен был потерять место. Брата следовало выручить, потому что, прослышав худое, отец мог приехать из-под Москвы, а этого и унтер-офицер Корвин боялся как огня.