Том 4. Письма. Семь лет с Бабелем (А. Н. Пирожкова)
Шрифт:
Какая погода в Петербурге? У нас после двух весенних дней и празднеств, связанных с наводнением, наступила пасмурная погода. Я очень тревожусь о Петербурге. Уж если паршивенькая Москва-река разлилась так величественно, то что же сочинит Нева? Как бы вас всех не вынесло в Северное море... Когда ты собираешься переезжать на дачу? Есть ли в этом строении печи? Видел ли кто-нибудь эту дачу собственными глазами или все красоты природы взяты из чужих слов? С тем — до свидания. Здоровьишко твое, очевидно, худо, это тоже не прибавляет лазури к дымному нашему небу. Была ли ты у доктора? Обо всем напиши и будь весела со чадами твоими и домочадцами.
Твой И. Б.
M. 26/IV-26
77. Т. В. КАШИРИНОЙ (ИВАНОВОЙ)
30 апреля 1926 г.,
Москва
Уважаемый трибун. Пишу на почте, толкотня здесь пред-пасхальная, поэтому не взыщи за краткость и стиль. Я просил тебя сообщить о денежных делах, в этой части письмо
Мама вчера получила визу из Бельгии (вторичную). Конечно, для меня лучше всего, если она тихохонько будет проживать в Бельгии. Муж сестры получил, наконец, службу, благодарение небесам, они не нуждаются больше в моей помощи, и, конечно, мать лучше всего пристегнуть к ним, оседлым, тихим, сравнительно обеспеченным. Для меня это громадное облегчение. Беда заключается в необыкновенной трудности получения заграничного паспорта. Это (после «Блуждающих звезд») вторая причина сиденья моего в постылой Москве. В первые дни после праздника паспортные перспективы проясняются совершенно. Тогда у нас будет все определенно. Итак, вот что меня задерживает в Москве. Не буду говорить жалких слов, как мне тягостно, нудно, скучно, бессмысленно сидеть здесь, но по всем видимостям начатые дела надо кончать. В Петербурге я все-таки рассчитываю быть скоро, немедленно после того, как из Наркомфина и Моссовета мне дадут ответ о мамином паспорте. Посему, уважаемый трибун, на нахальный Ваш вопрос, увидимся ли мы, не может быть другого ответа, кроме как тот, что не увидимся мы только в том случае, если Вы падете под грузом Вашей глупости. Письмо это ты получишь, вероятно, с большим опозданием — почта два дня работать не будет, — поэтому ответь на него спешным. Была ли ты у доктора, а если не была, то почему, злодейка? Приготовила ли ты весь снаряд для Пасхи? Поздравляю тебя, душенька, с праздником. Надеюсь, что я толково изложил все обстоятельства. Не скучай, Татушенька. Мы еще увидим небо в алмазах и даже пересчитаем эти алмазы в нашем кармане.
Твой И. В.
30/IV-26. Москва
78. Т. В. КАШИРИНОЙ (ИВАНОВОЙ)
6 мая 1926 г.,
Москва
Милая Татушенька. Письмо твое, не дуже веселое, очень все же обрадовало меня. От тебя так давно не было вестей. Поговорим о делах. В связи с запрещением «Блуждающих звезд» возникла возможность передачи их в Вуфку для постановки на Украине. Я сделал кое-какие шаги в этом направлении (это, увы! единственный наш денежный шанс) и жду ответа, думаю, что вопрос этот разрешится в ближайшие дни. Очень гнусно, что в Петербурге такая скверная погода. Здесь не лучше, после нескольких солнечных дней наступила форменная осень. На дачу надо, по-моему, переехать как можно скорее, но не раньше лета, конечно, а когда оно бывает в ваших северных краях, неизвестно, поэтому, я думаю, ты не ошибешься, если заплатишь старухе за две недели. Деньги, рублей сто, я вышлю тебе «при первой возможности», возможность эта представится, надеюсь, скоро. Вчера я подал в Мосфинотдел прошение об освобождении маминого паспорта от сбора, который теперь установлен в 220 рублей, цифра грозная, будем надеяться, что я чего-нибудь добьюсь. Хозяйственные вещи я могу тебе прислать, и даже мебель; напиши, в чем ты нуждаешься.
Условия твои с хозяйкой дачи, по-моему, очень приемлемы. О деньгах, пожалуйста, не тревожься. Ты знаешь, что я этого пункта стараюсь из виду не упускать, тем более что в отношении денег я всегда настроен очень панически, т. е. думаю о каждой получке, что это последняя получка. Хорошенькая будет история, если моя паника превратится в действительность в тот момент, когда ты разрешишься двойняшками женского пола.
Зинаиде я писал, что с Лившицем все условлено. Я звонил ему только что, но не застал. Передай Зин. Вл., что беспокоиться ей не об чем, Лившиц обо всем предупрежден. Очень скучаю по тебе и хочу тебя видеть, вырваться мне в эти дни отсюда нельзя, будь они прокляты, нудные дела. Как только в «деловой» моей жизни наступит просвет, я протелеграфирую тебе и приеду. Образ жизни веду чрезвычайно уединенный, пытаюсь работать, часа по три-четыре в день расхаживаю по комнате, не знаю, правильные ли у меня мысли или нет.
Вот и все
Твой И. Б.
M.6/V-26
79. Т. В. КАШИРИНОЙ (ИВАНОВОЙ)
7 мая 1926 г.,
Москва
Уважаемая корреспондентка. Через полчаса после отправления спешного письма я получил от тебя малообоснованный вопль, а вчера нагрянула Ита с категорическим требованием писать тебе не реже трех раз в день после каждого приема пищи. Ты ополоумела, мать моя. Несмотря на все мое к Вам благорасположение, я на Итино требование ответил отказом. Раза три в неделю обещаюсь писать, а больше не буду — на три письма и то фактов не хватает, а беллетристику разводить да еще совершенно бесплатно — где это видано? Живу я тихо, погруженный в глубокие размышления, из которых выводит меня периодически жажда денег — вот и все события, о чем Вы тревожитесь, сударыня? Очень глупо.
Поговорим о фактах, факты, положим, относительные. С Вуфку о «Блуждающих звездах» продолжаются интенсивные «телеграфные» переговоры. В режиссеры они прочат Грановского — другого у них нет, — вот какой получается заколдованный круг. Грановский со своим театром уезжает сегодня в Киев на гастроли, не исключена возможность, что и меня вызовут для окончательных переговоров на Украину. К концу будущей недели я в Москве освобожусь, поеду к тебе в Петербург, и, м<ожет> б<ыть>, потом в Харьков или Киев, куда позовут. Вытекут ли из этого деньги — гадательно. Вот ведь какие времена — и следуют тебе деньги, и нельзя просить, режим свирепствует. Кинематографическое дело дойдет, очевидно, до суда, многие люди очень боятся разоблачений — напр., Мейерхольд, Таиров и др. Они нахапали авансов и ничего не сделали.
Погода у нас тянется за петербургской — вчера был снег, сегодня осень, холодно. Что будет с твоей дачей? Ежели ты не спишь от нервности, от головной боли, то ты преступница и дуреха — пожалей бедных девочек — Марфу и Феклу!
Итак, уповаю на Господа, что в конце будущей наступающей недели я смогу прочитать тебе суровый реприманд лично. На этом, душа моя, кончаю. Длинных писем я теперь писать не буду, ведь мне после обеда снова надо строчить. Не разрешишь ли ты мне, Татушенька, отправить тебе несколько писем с одним содержанием? Я буду их копировать и опускать в ящик по одному. Передай, пожалуйста, прилагаемое письмо Л. Н. Я не знаю, какой у них номер дома по Миллионной. Деньги в начале будущей недели обязательно тебе вышлю. Не будь дурой, а будь умной. Это очень трудно, но ты, солнышко мое, понатужься.
Твой И. Б.
М.7/V-26
80. Т. В. КАШИРИНОЙ (ИВАНОВОЙ)
10 мая 1926 г.,
Москва
Гражданочка. От Вас давно нет писем, я очень беспокоюсь. Ввиду того, что я не подвержен несчастьям в такой степени, как Вы, мне можно писать редко, Вам же это непозволительно. Завтра буду в Госкино окончательно отвоевывать для Вуфку «Блуждающие звезды», в пятницу мне должны дать ответ по поводу маминого паспорта, в субботу вечером рассчитываю выехать в Петербург. Деньги мне обещают дать в среду или в крайнем случае в четверг, так что ты можешь рассчитывать на то, что не позже четверга ты получишь телеграфный перевод на 100 рублей. Ближайшие два дня буду «ходить с ходатайствами» по всяким официальным учреждениям, это мне на руку, п. ч. переутомленная моя голова сегодня взбунтовалась и забастовала. Я займусь другими делами, тем временем, может, голова пройдет.
Тамарочка, очень нехорошо, что так долго от тебя нет письма. Я не пишу потому, что у меня все благополучно и сообщать, в общем, не о чем, я ведь люблю в писаньях факты, а твое молчание ввергает меня в истинную тревогу. Пиши, Трибун, пиши.
Твой И. Б.
M.10/V-26
81. Т. В. КАШИРИНОЙ (ИВАНОВОЙ)
11 мая 1926 г.,
Москва
Милая Тамара. Сегодня поздно вернулся домой и застал записку Зинаиды.
Очень жалею, что не видел ее. Она будет у меня завтра в 6 ч. дня. Надеюсь, что и все у вас благополучно. Заседание о мамином паспорте будет не в среду, а в четверг, все же я во что бы то ни стало хочу выехать в субботу в Ленинград. О приезде моем прошу никому не говорить, я предвижу, что визит мой будет очень короткий, теперь у меня куча дел, связанных с денежным вопросом, а это для нас теперь важный вопрос. Очень возможно, что мне придется просидеть в Пб. дня два-три и сейчас же укатить в Харьков. Сегодня или завтра переведу тебе телеграфно 100 рублей, немного денег постараюсь привезти с собой. Перспективный денежный план мне самому неизвестен, и это, конечно, скверно. До конца этой недели я должен получить 300 рублей, из которых рассчитываю дать тебе 200 рубл., а затем все надежды на Вуфку. Больше денег неоткуда получать. Если с «Бл<уждающими> звездами» лопнет, тогда... тогда надо будет придумывать меры экстраординарные. С письмом твоим, в которое было вложено заявление в Рабис, произошла замечательная вещь — никакого такого письма я не получал, и только сегодня, узнав от тебя, что ты ждешь от меня ответа по поводу какого-то заявления, я бросился наводить справки и обнаружил твое письмо от 24/IV в пыли, в архиве достолюбезных наших дворников. За эту подлость я отчитал их основательно. Завтра попрошу Зинаиду заняться твоими делами в Рабисе, я, по правде, загружен свыше всякой меры.