Том 4. Современная история
Шрифт:
— Меня уверяли, сударыня,— сказал префект,— будто почитательницы святого Антония посылают ему просьбы в запечатанном конверте и платят лишь по получении желаемого.
— Не смейтесь,— ответила г-жа Делион,— святой Антоний оказывает множество милостей.
— …такой ствол старой солдатской винтовки,— продолжал г-н Морисе,— обрезанный и укрепленный на особого рода шарнире, чтобы он мог наклоняться, и…
— Мне казалось,— возразил префект,— что специальность святого Антония — отыскивать потерянные вещи.
— Вот потому-то к нему и возносят столько просьб,— ответила г-жа Делион. И прибавила со вздохом: — Кто здесь на
— Или к его четвероногому сподвижнику {80},— прибавил префект, повеселевший от вина горнозаводчика и спутавший по неведению святого Антония Падуанского со святым Антонием Отшельником.
— Скажите,— спросил г-н де Термондр,— ведь Ривуар, кажется, носит звание браконьера префектуры?
— Вы ошибаетесь, господин де Термондр,— возразил префект.— На него возложены более высокие обязанности епархиального браконьера. Он поставляет дичь монсеньеру.
— Он не отказывается также обслуживать и суд,— сказал председатель суда г-н Пелу.
Господин Делион и генеральша Картье де Шальмо разговаривали вполголоса.
— Моему сыну Гюставу, сударыня, в этом году предстоит отбывать воинскую повинность. Мне очень бы хотелось, чтобы он попал под начало к генералу Картье де Шальмо.
— Не желайте этого. Муж — враг всяческих поблажек и скуп на отпуска: он считает, что молодые люди из хороших семейств должны подавать пример усердной службы. Всем своим полковникам он внушил те же правила.
— …и этот ствол,— продолжал г-н Морисе,— не соответствует ни одному из установленных калибров, так что Ривуару приходится пользоваться неподходящими по размеру гильзами. Вы легко поймете…
Префект развивал перед г-жой Делион свои соображения, которые должны были окончательно примирить ее с существующим строем, и закончил их следующей возвышенной мыслью:
— Теперь, когда царь собирается посетить Францию {81}, необходимо, чтобы республика объединилась с высшими классами, дабы установить чрез них связь с нашей великой союзницей Россией.
Тем временем Ноэми со спокойствием мадонны принимала ухаживания председателя суда Пелу, пожимавшего ей под столом ножку.
А молодой Гюстав Делион тихонько шептал г-же де Громанс:
— Надеюсь, сегодня вы не поставите меня в такое глупое положение, как тогда, когда вы кокетничали с этим молодящимся старичком Морисе и мне ничего больше не оставалось, как портить для собственного развлечения часы у вас в желтой гостиной.
— Что за превосходная женщина госпожа Лапра-Теле! — воскликнула г-жа Делион во внезапном порыве дружбы.
— Превосходная,— согласился префект, запихивая в рот четверть груши.— Жаль, что она глуха, как тетерев. Муж у нее также превосходный человек и очень умен. Я с удовольствием замечаю, что он вновь входит в силу. Он пережил трудное время. Враги республики хотели его скомпрометировать, чтобы подорвать доверие к существующему строю. Он стал жертвой происков, целью которых было изъять из парламента видных представителей делового мира. Подобное изъятие понизило бы уровень народного представительства и было бы печально во всех отношениях.
На минуту он задумался, затем сказал с грустью:
— Впрочем,
— Очень может быть! — прошептала г-жа Делион вдохновенно и задумчиво. И вдруг в сердечном порыве она воскликнула: — Господин префект, верните нам монахов, откройте монахиням двери госпиталей, а богу — двери школы, откуда вы его изгнали! Не препятствуйте нам воспитывать наших сыновей в духе истинной религии, и… мы с вами быстро придем к согласию.
Услыхав эти слова, г-н Вормс-Клавлен поднял руки вместе с ножом, к которому пристал кусочек сыру, и воскликнул в простоте душевной:
— Господи боже мой! Да ведь улицы в нашем городе черным-черны от кюре, да и монахов у нас сколько угодно. А если ваш Гюстав, вместо того чтобы ходить в церковь, бегает за девицами, так я тут ни при чем.
А г-н Морисе под шум голосов, взрывы смеха и стук серебра по фарфору заканчивал описание чудесного ружья.
Префект, торопившийся покурить, первый прошел в бильярдную. Вскоре к нему присоединился председатель суда Пелу, которому он предложил сигару:
— Возьмите, пожалуйста. Сигара прекрасная.
И на благодарность г-на Пелу он ответил, указывая на ящик гаванских сигар:
— Не благодарите, это сигары хозяина дома.
Подобные шутки были для него обычны.
Наконец явился г-н Делион вместе с большинством гостей, которые оказались более галантными и еще несколько минут поболтали с дамами. Он снисходительно слушал г-на де Громанса, который доказывал ему, как важно для охотника уметь точно определить расстояние.
— Например,— говорил он,— на неровном месте вам представляется, будто заяц еще сравнительно далеко, а на ровном кажется, что можно в него попасть, когда он более чем за пятьдесят метров от вас. Этим объясняется…
— Ну-ка,— предложил префект, беря кий,— ну-ка, Пелу, сыграем разок?
Префект Вормс-Клавлен хорошо играл на бильярде, но председатель суда Пелу мог дать ему несколько очков вперед. Когда-то он был скромным стряпчим в Нормандии, но после одной неудачной земельной сделки ему пришлось продать контору; он был назначен судьей в ту эпоху, когда республика производила чистку судебного ведомства. Его посылали в разные концы Франции по судам, где почти не осталось знатоков права и где он был полезен как специалист по части крючкотворства, а благодаря связям в министерстве он получал повышения по службе. Но повсюду за ним следовал слух о его темном прошлом, и уважением в обществе он не пользовался. Он умел с завидным благоразумием сносить долголетнее презрение. С невозмутимым спокойствием пренебрегал, обидами. Г-н Лерон, товарищ прокурора в отставке, а ныне адвокат при суде в городе ***, говорил: «Это человек умный, он понимает, что расстояние от его кресла до скамьи подсудимых не так уж велико». Однако общественное уважение, которого г-н Пелу не добивался, да и не мог бы добиться, было ему неожиданно возвращено. Уже в течение двух лет весь судебный мир считал председателя суда Пелу безупречным чиновником. Все были в восхищении от его мужества: в то время как заседатели побледнели от страха, он спокойно, с улыбкой приговорил к пяти годам тюремного заключения трех анархистов, обвиняемых в распространении в казармах воззвания, призывавшего ко всеобщему братству народов.