Том 5. Чудеса в решете
Шрифт:
— Лежит чивой-то на диване с закрытыми глазами.
— Давай станем тут. Ближе к средине.
— А симпатичный он. Верно?
— Да. Милый. Такой… предупредительный.
Чем дальше, тем душнее было в вагон. Чувствовалось приближение юга.
— Что, если мы откроем окно? — прервал я. — В степи такая теплынь.
— Не открываются окна. Вагон еще на зимнем положении.
— Постой… А вот это окно! У него, кажется, эта задвижка еле держится. Ну-ка, потяни.
— Ножичком бы. Не увидит
— Ничего. Потом скажем, что нечаянно.
Рама с легким стуком упала — и нам в лицо пахнула сладкая прохлада напоенной ранними весенними ароматами степи.
— Какой воздух! Чувствуешь! Вот, что значить Кавказ!
— Бальзам!
Мощные горы рисовались вдали легкими туманно голубыми призраками. Лаской веяло от теплого воздуха и жирной пахучей земли.
…Часа два простояли мы так, почти не разговаривая, разнеженные, задумчивые. Сзади нас раздался голос:
— Что это вы тут делаете?
Наш сосед по дивану стоял за моей спиной.
— Чувствуете, какой воздух? — спросил я.
— Да. Попробую-ка и я открыть другое окошечко.
— Нет, — возразил Незапяткин. — Все окна заделаны по зимнему положению. Это единственное.
— Вот он, Кавказ-то! — задумчиво заметил не знакомец. — Красивый, экзотический, как змея-пифон, но и ядовитый, как эта змея! Так же могущей ужалить.
— Почему?
— Кавказ-то? Ведь это разбойничья страна. Вот вы, например, стоите у окна, тихо беседуете, и вдруг из-за того камня — бац! Пуля в висок, и вы без крика валитесь на пол.
— Кто же это… может?
— Ясно, как день: туземцы. Да вот вчера в газетах… не читали газет?
— Нет.
— Ну, как же. Таким точно образом стоял еврей, настройщик роялей, у открытого окна. «Свежим воздухом дышал…» Бац! И не пикнул. Айзенштук фамилия.
— Да за что же, Господи!
— Абреки. Это у них молодечество. Кто больше пассажиров настреляет, тот большим уважением в ауле пользуется. Кто меньше десятка уложил, за того ни одна девушка замуж не пойдет.
— Чёрт знает что! Закроем окно, Незапяткин,
— А позвольте-ка, я рискну, — хладнокровно сказал незнакомец, облокачиваясь на узенький подоконник. — Послушайте… если меня тяпнет пуля… возьмите мои вещи и отошлите в Тифлис на Головинский проспект, 11 — Михайленко.
Никогда я до сих пор не видел, чтобы завещания составлялись с таким самообладанием и быстротой.
Для очистки совести мы попытались уговорить нашего сумасброда отойти от рокового окна, но он был непреклонен.
Выходя в Тифлисе из вагона, мы наткнулись на высокую красивую даму, встречавшую нашего сумасброда.
— Ну, как доехал? — спросила она, целуя его.
— Замечательно. Пока попадаются такие поразительные спутники, как эти двое (он указал на нас) — по русским железным дорогам еще можно ездить.
Усаживаясь на извозчика, Незапяткин сказал мне:
— Слышал? говорит: поразительные… Мы ему наверное, тоже понравились? Как ты думаешь?
Я пожал плечами.
А чем же мы плохи?
Первый анекдот обо мне
Недавно я с ужасом прочел два анекдота об известных людях.
Первый был о покойном генерале Драгомирове.
Вот он — буквально:
«Как известно, Драгомиров отличался остроумием и находчивостью.
Один знакомый как-то спросил его:
— Что бы вы сделали, если бы завтра получили известие, что турки перешли границу и находятся уже под Киевом?
Ни слова не говоря, Драгомиров снял с пальца дорогое обручальное кольцо с великолепным бриллиантом и сказал знакомому:
— Наденьте это кольцо себе на ногу.
— Но это невозможно! — отвечал, вскрикнув, удивленный знакомый.
— Вот также невозможно, чтобы турки осмелились напасть на Россию, — хладнокровно ответил покойник.
Эта манера резко и прямолинейно, не стесняясь ни чем, говорить то, что он думает, создала ему много врагов, чего нельзя сказать об окружающих».
Второй анекдот такой:
«Покойный поэт Минаев отличался замечательным искусством говорить экспромты.
Вот один из лучших его экспромтов, сказанных на похоронах известного в то время железнодорожного строителя М., отличавшегося всем известной слабостью к слабому полу, который имел несколько побочных семейств, кроме прямого.
Именно, увидев погребальную колесницу с трупом покойника, он сказал находившемуся тут же актеру, Б., большому любителю кутнуть и приятелю начинавшего входить в моду Достоевскаго:
О, человече! Был ты глуп — Теперь лежит пред нами труп. Покойся, милый прах, до радостного утра, Пока червяк не съел твое все нутро.Остроумные экспромты известного поэта доставляли ему в свое время множество врагов».
Выше я сказал, что прочел эти два анекдота с ужасом.
Действительно — вдумайтесь в смысл всей этой полуграмотной чепухи: вплетает ли она новые лавры в чудесные венки, которыми увенчаны оба «известных покойника».
И прочтя эти бессмысленные строки, я, по ассоциации, призадумался над своей будущей судьбой. Действительно: вчера в одной из газет перед моим именем я впервые увидел пряное, щекочущее слово: «известный».
Странное слово… Странное ощущение…
Итак — я «известный»..