Том 5. Повести, рассказы, очерки, стихи 1900-1906
Шрифт:
Мальчик боязливо толкнулся в дверь к деду, — она была заперта.
За нею раздавался торопливый шёпот:
— Кшш!.. Господи… помилуй… помилуй…
Илья прислонил лицо к щели в переборке, замер, присмотрелся и увидал, что старик лежит на своей постели вверх грудью, размахивая руками.
— Дедушка! — тоскливо окрикнул мальчик.
Старик вздрогнул, приподнял голову и громко забормотал:
— Петруха, — гляди, — бо-ог! Это ему! Это — на храм… Кш… Ворон ты… Господи… тво-оё!.. Сохрани…
Илья дрожал от страха, но не мог уйти, глядя, как бессильно мотавшаяся в воздухе чёрная, сухая рука Еремея грозит крючковатым пальцем.
— Гляди — богово!.. Не моги!..
Потом дед весь подобрался и — вдруг сел на своём ложе. Белая борода его трепетала, как крыло летящего голубя. Он протянул руки вперёд и, сильно толкнув ими кого-то, свалился на пол.
Илья, взвизгнув, бросился вон. В ушах у него шипело, преследуя его:
«Кш… кш…»
Мальчик вбежал в трактир и, задыхаясь, крикнул:
— Помер…
Терентий охнул, затопал ногами на одном месте и стал судорожно оправлять рубаху, глядя на Петруху, стоявшего за буфетом.
— Ну что ж? — перекрестясь, строго сказал буфетчик. — Царство небесное! Хороший был старичок, между прочим… Пойду… погляжу… Илья, ты побудь здесь, — понадобится что, прибеги за мной, — слышишь? Яков, постой за буфетом…
Петруха пошёл, не торопясь, громко стукая каблуками… Мальчики слышали, как за дверями он сказал горбуну:
— Иди, иди, — дурья голова!..
Илья был сильно испуган, но испуг не мешал ему замечать всё, что творилось вокруг.
— Ты видел, как он помирал? — спросил Яков из-за стойки.
Илья посмотрел на него и ответил вопросом:
— А зачем они пошли туда?..
— Смотреть!.. Ты же их позвал!..
Илья крепко закрыл глаза, говоря:
— Как он его толкал!..
— Кого? — любопытно вытянув голову, спросил Яков.
— Чёрта! — ответил Илья не сразу.
— Ты видел чёрта? — подбегая к нему, тихо крикнул Яков. Но товарищ его снова закрыл глаза, не отвечая.
— Испугался? — дёргая его за рукав, спрашивал Яков.
— Погоди! — вдруг сказал Илья. — Я… выбегу на минуту… Ты отцу не говори, — ладно?
Подгоняемый своей догадкой, он через несколько секунд был в подвале, бесшумно, как мышонок, подкрался к щели в двери и вновь прильнул к ней. Дед был ещё жив, — хрипел… тело его валялось на полу у ног двух чёрных фигур.
Во мгле они обе сливались в одну — большую, уродливую. Илья разглядел, что дядя, стоя на коленях у ложа старика, торопливо зашивает подушку. Был ясно слышен шорох нитки, продёргиваемой сквозь материю. Петруха, стоя сзади Терентия, наклонясь над ним, шептал:
— Скорее… Говорил я тебе — держи наготове иглу с ниткой… Так нет, вздевать пришлось… Эх ты!
Шёпот Петрухи, вздохи умирающего,
— Кто — кого? Чем — почему? Помер? Ах, — ч-чёрт!.. — И, вновь толкнув Илью, сапожник побежал по лестнице так, что она затрещала под ударами его ног. Но внизу он громко и жалобно вскричал:
— Э-эхма-а!
Илья слышал, что по лестнице идут дядя, Петруха, ему не хотелось плакать при них, но он не мог сдержать своих слёз.
— Ах ты!.. — восклицал Перфишка. — Так вы были уж там?
Терентий прошёл мимо племянника, не взглянув на него, а Петруха, положив руку на плечо Ильи, сказал:
— Плачешь? Это хорошо… Значит, ты паренёк благодарный и содеянное тебе добро можешь понимать. Старик был тебе ба-альшим благодетелем!..
И, легонько оттолкнув Илью в сторону, добавил:
— Но, между прочим, в дверях не стой…
Илья вытер лицо рукавом рубахи и посмотрел на всех. Петруха уже стоял за буфетом, встряхивая кудрями. Пред ним стоял Перфишка и лукаво ухмылялся. Но лицо у него, несмотря на улыбку, было такое, как будто он только что проиграл в орлянку последний свой пятак.
— Ну-с, чего тебе, Перфил? — поводя бровями, строго спросил Петруха.
— Могарыча не будет? — сказал Перфишка.
— По какому такому случаю? — медленно и строго спросил буфетчик.
— Эхма! — вскричал сапожник, притопнув ногой по полу. — И рот широк, да не мне пирог! Так тому и быть! Одно слово — желаю здравствовать вам, Пётр Якимыч!
— Что ты мелешь? — миролюбиво спросил Петруха.
— Так я, — от простоты сердца!
— Стало быть, поднести тебе стаканчик, — к этому ты клонил? Хе-хе!
— Ха, ха, ха! — раскатился по трактиру звонкий смех сапожника.
Илья качнул головой, словно вытряхивая из неё что-то, и ушёл.
Он лёг спать не у себя в каморке, а в трактире, под столом, на котором Терентий мыл посуду. Горбун уложил племянничка, а сам начал вытирать столы. На стойке горела лампа, освещая бока пузатых чайников и бутылки в шкафу. В трактире было темно, в окна стучал мелкий дождь, толкался ветер… Терентий, похожий на огромного ежа, двигал столами и вздыхал. Когда он подходил близко к лампе, от него на пол ложилась густая тень, — Илье казалось, что это ползёт душа дедушки Еремея и шипит на дядю: