Том 5. Тихий Дон. Книга четвертая
Шрифт:
— А не о чем мне с тобой разговаривать, ступай ты к черту, дурак! — истерически вскрикнул Капарин и отошел, зябко кутаясь в полушубок, подняв воротник.
— Они, эти благородные люди, все такие тонкокожие. Чуть что — и он готов уже, спекся… — со вздохом проговорил Фомин.
Некоторое время они сидели молча, вслушиваясь в ровный и мощный гул воды. Над головами их, надсадно крякая, пролетела утка, преследуемая двумя селезнями. Оживленно щебечущая стайка скворцов снизилась над поляной, но, завидев
Спустя немного Капарин подошел снова.
— Я хочу поехать сегодня в хутор, — сказал он, глядя на Фомина и часто моргая.
— Зачем?
— Странный вопрос! Разве ты не видишь, что я окончательно простудился и уже почти не держусь на ногах?
— Ну, так что? В хуторе твоя простуда пройдет, что ли? — с невозмутимым спокойствием спросил Фомин.
— Мне необходимо хотя бы несколько ночей побыть в тепле.
— Никуда ты не поедешь, — твердо сказал Фомин.
— Что же мне, погибать здесь?
— Как хочешь.
— Но почему я не могу поехать? Ведь меня доконают эти ночевки на холоде!
— А ежели тебя захватят в хуторе? Об этом ты подумал? Тогда доконают нас всех. Али я тебя не знаю? Ты же выдашь нас на первом допросе! Ишо до допроса выдашь, по дороге в Вёшки.
Чумаков засмеялся и одобрительно кивнул головой. Он целиком был согласен со словами Фомина. Но Капарин упрямо сказал:
— Я должен поехать. Твои остроумные предположения меня не разубедили.
— А я тебе сказал — сиди и не рыпайся.
— Но пойми же, Яков Ефимович, что я больше не могу жить этой звериной жизнью! У меня плеврит и, может быть, даже воспаление легких!
— Выздоровеешь. Полежишь на солнышке и выздоровеешь.
Капарин резко заявил:
— Все равно я поеду сегодня. Держать меня ты не имеешь права. Уеду при любых условиях!
Фомин посмотрел на него, подозрительно сощурив глаз, и, подмигнув Чумакову, поднялся с земли.
— А ты, Капарин, похоже что на самом деле захворал… У тебя, должно быть, жар большой… Ну-ка, дай я попробую — голова у тебя горячая? — Он сделал несколько шагов к Капарину, протягивая руку.
Видно, что-то недоброе заметил Капарин в лице Фомина, — попятившись, резко крикнул:
— Отойди!
— Не шуми! Чего шумишь? Я только попробовать. Чего ты полохаешься? — Фомин шагнул и схватил Капарина за горло. — Сдаваться, сволочь?! — придушенно бормотал он и весь напрягся, силясь опрокинуть Капарина на землю.
Григорий с трудом разнял их, пустив в ход всю свою силу.
…После обеда Капарин подошел к Григорию, когда тот развешивал на кусте свое выстиранное бельишко, сказал:
— Хочу с вами поговорить наедине… Давайте присядем.
Они сели на поваленный бурей обопревший ствол тополя.
Капарин, глухо покашливая, спросил:
— Как
Григорий улыбнулся.
— Воевать хотелось с удобствами?
— Послушайте, какая это война? — с живостью отозвался Капарин. — Это не война, а бесконечные кочевки, убийства отдельных совработников, а затем бегство. Война была бы тогда, когда нас поддержал бы народ, когда началось бы восстание, а так это — не война, нет, не война!
— У нас нету другого выхода. Не сдаваться же нам?
— Да, но что же делать?
Григорий пожал плечами. Он сказал то, что не раз приходило ему на ум, когда он отлеживался тут, на острове:
— Плохая воля все-таки лучше хорошей тюрьмы. Знаете, как говорят в народе: крепка тюрьма, да черт ей рад.
Капарин палочкой чертил на песке какие-то фигуры, после долгого молчания сказал:
— Необязательно сдаваться, но надо искать какие-то новые формы борьбы с большевиками. Надо расстаться с этим гнусным народом. Вы — интеллигентный человек…
— Ну, какой там из меня интеллигент, — усмехнулся Григорий. — Я и слово-то это со трудом выговариваю.
— Вы офицер.
— Это по нечаянности.
— Нет, без шуток, вы же офицер, вращались в офицерском обществе, видели настоящих людей, вы же не советский выскочка, как Фомин, и вы должны понимать, что нам бессмысленно оставаться здесь. Это равносильно самоубийству. Он подставил нас в дубраве под удар и, если с ним и дальше связывать нашу судьбу, — подставит еще не раз. Он попросту хам, да к тому же еще буйный идиот! С ним мы пропадем!
— Так, стало быть, не сдаваться, а уйти от Фомина? Куда? К Маслаку? — спросил Григорий.
— Нет. Это такая же авантюра, только масштабом крупнее. Сейчас я иначе смотрю на это. Уходить надо не к Маслаку…
— А куда же?
— В Вёшенскую.
Григорий с досадой пожал плечами.
— Это называется — опять за рыбу деньги. Не подходит это мне.
Капарин посмотрел на него остро заблестевшими глазами.
— Вы меня не поняли, Мелехов. Могу я вам довериться?
— Вполне.
— Честное слово офицера?
— Честное слово казака.
Капарин глянул в сторону возившихся у стоянки Фомина и Чумакова и, хотя расстояние до них было порядочное и они никак не могли слышать происходившего разговора, — понизил голос.