Том 7. Художественная проза 1840-1855
Шрифт:
— Но не подали ли ей к тому повода ваши собственные поступки?
— Мои поступки! О, клянусь, что кроме ее я не любил никого!
— Боже мой! Но не было ли каких подозрений?
— Подозрений! Но какие подозрения могли падать на того, кто невинен?
— Вы не имели ни с кем связи, переписки? — воскликнула Ангелика с сильным волнением.
— Нет. Единственное, ничтожное подозрение, которое могло несколько вооружить против меня жену, было любовное письмо, от женщины вовсе мне неизвестной, подкинутое ко мне коварным другом…
Судорожно пошатнулась Ангелика и почти без памяти упала на диван. Несколько минут была она в таком положении…
— Я думаю, что она его видела,
— Чем вы докажете, что письмо было подложное? — спросила она после долгого молчания, всё еще сомневаясь в страшной истине и стараясь отдалить совершенную уверенность…
— В день бегства жены, не зная ничего о вероломстве друга, я пошел в дом его оплакать с ним вместе мою потерю. Не застав его, я вошел отдохнуть в кабинет и увидел на столе незапечатанное письмо, наскоро писанное его рукою. Так как между нами не было тайн, то я решился прочесть его. Это была черновая того самого женского письма, которое я нашел после на моем письменном столе… Я взял ее и до сей поры храню как доказательство вероломства друга…
— Где, где она? — воскликнула Ангелика, вскакивая и подбегая к слепцу.
Слепец достал из бумажника письмо и подал его Ангелике…
— Это оно! это рука барона! — с ужасом воскликнула Ангелика, пробегая письмо. И вдруг глаза ее помутились, голова страшно потряслась, из груди вылетел пронзительный крик, и она без чувств упала на кресла…
Несколько раз дрожащий голос и необыкновенная живость, с какою слушала Ангелика рассказ, изумляли слепца; но он приписывал это излишней чувствительности ее сердца. Теперь это несколько его встревожило…
— Он невинен, — говорила в беспамятстве Ангелика, — я изменила ему для человека, которого ненавидела… Я изменила ему! Жизнь моя была с ним так прекрасна, счастье так прочно, любовь моя так беспредельна, — и я изменила ему! О, боже мой! для чего не поразил меня гром твой в ту самую минуту, когда я изменила ему! Он невинен! О, как я счастлива! Что ж я медлю? Передо мной он — невинный, верный мне — и я не брошусь ему на шею!
И она готова была кинуться ему в объятия…
— Прочь, прочь от него! — воскликнула она, отскакивая, — Он не примет моих ласк… Он верен, он невинный страдалец, а я — развратная женщина, преступница!
Страшно прозвучали в ушах Ангелики эти роковые слова… Она снова впала в беспамятство…
Слепец ничего не понимал, потому что она говорила слабым голосом, а он слышал только слова, сказанный громче обыкновенного; только по странным телодвижениям его можно было заключить, что он изумлен.
— Расскажите мне, расскажите всё! — сказала она несколько спокойнее, взяв его за руку. — Вы были прежде богаты, знатны? Как же вы лишились всего?
Слепец молчал. На лице его она прочла недоверчивость.
— Я должна всё узнать! Не относится ли и это к моему преступлению?.. Буду спокойней и постараюсь не казаться больше подозрительною, — сказала она про себя и повторила вопрос, стараясь придать своему голосу тон спокойствия.
— Да, синьора, я был не тем, что теперь. Как я потерял всё? Очень просто. Лишив меня чести, счастия, ей уже нетрудно было лишить меня знатности, богатства…
«О, неужели все несчастия этого человека должны обрушиться на мою голову!» — с ужасом думала Ангелика.
— Гнев, ревность, отчаянье овладели мной, когда я узнал о бегстве жены; в сильном обмороке я упал и был перенесен в постель. Я поправился через несколько недель, но в это же время другой ужасный недуг начал овладевать мною. Рана, которую я получил, в беспамятстве наткнувшись головой на ручку кресла, долго меня мучила и наконец закрылась; но
Невозможно описать, что происходило с Ангеликой во время этого рассказа; она узнала мужа, уверилась в его невинности и вместе в своем преступлении и мучилась, страшно мучилась… Только гениальная актриса могла бы дать некоторое понятие о том состоянии, в котором находилась тогда душа ее…
— Для чего же вы хотите найти этого друга, предавшего вас, эту несчастную женщину, вас недостойную? — сказала она, пораженная страшной мыслью…
— Как для чего? Для того чтоб грозным судьей предстать перед ней и напомнить этой женщине, что она делает! Для чего? О, боже мой! для того чтоб вырвать ее из преступных объятий любовника и сказать: ты прельстилась графским титулом, богатством, красотой и отдала мне свою руку; не забывай же этого! Я теперь слеп, несчастен, ничтожен, но я отрекаюсь от тебя! Для того чтоб мстить ей, повторить при ней проклятия, которыми я уже давно обременил ее голову.
— О, боже мой!
— Для того чтоб вонзить кинжал мести в сердце предателя и заставить ее любоваться позором своего любовника, страдать и плакать от преступной любви к нему…
— Но если она не любила его?
— Не любила? Но для кого же покинула она мужа, забыла честь и стыд женщины?.. О, проклятие, проклятие низкой изменнице!..
— Остановись, остановись! не проклинай! — воскликнула Ангелика отчаянным голосом. — Она преступна, но она невинна в душе, ее обманули!
— Что вы говорите? Разве вы знаете, синьора? Страшный голос слепца возвратил рассудок Ангелике.
— Может быть, я говорю, она увлеклась подозрениями, недоверчивостью…
— Нет! я ее хорошо понял! Синьора, если вы чувствуете сострадание к слепцу, умоляю вас, найдите эту женщину, чтоб я мог при ней повторить мои проклятия!
— Граф! эта женщина — я! — сказала Ангелика задыхающимся голосом.
— Что? — спросил он не вслушавшись. — Умоляю вас, приведите меня к этой женщине.