Том 7. Художественная проза 1840-1855
Шрифт:
— Друг мой! мы все люди, все человеки, все странники! — Кук пожал ему руку, в знак согласия, и вздохнул. — Итак, согласись, что не стоит роптать на трудности пути, когда он не бесконечен… Но если можно преодолевать эти трудности и находить для себя радости в скоротечной жизни, то зачем отчаиваться… будем бодры…
— Нет, радость не для меня!
Погибну я, как пламень дымный,
Среди полей, среди глуши!
Умру — и могила примет кости мои; сгнию — и прах мой соединится с землей;
— Кто погубил тебя? — спросил он с участием. — Она? Но для тебя не всё еще потеряно… Мир не вечен… Тебя ожидает другой мир, лучший дом…
— Лучший дом! — повторил Кук с некоторой надеждой. — Который, в какой улице?
— Дом, в котором успокоиваются все страждущие…
— Дом призрения бедных? Да он казенный?! — воскликнул Кук с прежним отчаянием.
— Есть, говорю я, мир, где будут жить по смерти; где встречаются души любящие и страдающие для вечного, неизменяемого блаженства… Там ты найдешь ее!
— Крови, Степка, крови! — закричал Кук еще отчаяннее.
— Что так поразило тебя? — спросил друг.
— Неужели я должен обречь остальную жизнь, — произнес он, глотая влагу, — на страдания, слезы, проклятия, вздохи, воспоминания веселые, предчувствия печальные, идеи мрачные и мечты прозаические, — сказал Кук раздирательным голосом. (Я вам говорил недаром, что он играет в трагедиях.)
— Постой! может быть, всё поправится, — сказал друг с надеждою.
— Увы!
— Кто она?
— Домна Семеновна Абрикосова.
— И она отказала? странно!
— Ужели вечно будем мы бездомны! — произнес Кук и заплакал.
— Не плачь! Домна не так жестока… Не понимаю, почему она отказала? Когда ты у нее был?
— Я только от нее перед твоим приходом.
Тут друг внимательно оглядел Кука с ног до головы и захохотал пронзительно.
— Теперь наконец я всё понял! — произнес он торжественно и подвел Кука к зеркалу.
— Знаю, видел! семи пуговиц нет, правая пола разорвана, на левой во всю длину сальное пятно, — простонал Кук голосом недорезанного теленка.
— А на шее-то, на шее что? — сказал Евстафий. — Носовой платок вместо галстуха, и весь в табаке…
— О судьба! Ты ли обрушила на главу мою столь тяжкие бедствия? Крови, Степка, крови! — И Кук опять выпил крови.
Евстафий хохотал.
— И ты в этом костюме предлагал ей приятности своей особи?
— Да… шила в мешке не утаишь.
— Любовь без галстуха, любовь без штрифок! ха-ха-ха! И ты ничего не снял, не прибавил, приехав домой?
— Ни йоты! — отвечал Кук мрачно.
— Бьюсь об заклад, что твоя неудача произошла от костюма! Ты, верно, показался ей шутом, полусумасшедшим!
Пока он так рассуждал, Кук, с своей стороны, доискивался причины небрежности наряда. Наконец он догадался. Идея о сватовстве была так быстра и неожиданна и так ему понравилась, что она в ту же минуту завладела всею полостию его ведения;он всё забыл… и удивительно еще, как он не забыл самой шапки!
— Но всё равно! Она не любит меня… Любовь не разбирает, в каких видах, она проявляется! Не костюм, не суетные украшения — на нее действует только личность… а она отвергла меня!
— Постой. Всё поправится! Есть у тебя хорошее платье?
— Как же! Всё новое, третьего года только сделал! Темно-зеленый фрак с плисовым воротником, малиновая жилетка с желтыми цветочками… галстух белый с красненькими полосками, брюки суконные.
— Без штрифок? — спросил друг нетерпеливо, с каким-то страшным предчувствием.
— Да!
— Ничто — не годится!
Кук был как пораженный громом… кровь бросилась ему в голову.
— Крови, Степка, крови!
— Друг мой, — сказал Евстафий после некоторого молчания, схватив его за руку, — ты хочешь владеть ею?
— Еще бы! — произнес Кук едва слышным голосом, в котором изображалась вся внутренняя борьба этой великой души.
— Есть ли у тебя в наличности пятьсот рублей?
— Есть полторы тысячи!
— Она будет твоею!
— Она будет моею! Крови, Степка, крови!
— Бери деньги с собой, пойдем к лучшему здешнему портному. Костюм повредил тебе, он же должен и поправить дело…
— Ты уверен?
— Как нельзя более… Великое дело брюки со штрифками!
Разряженный самым блистательным образом, капитан Кук подъехал к дому Абрикосовой. Он более отчаивался, чем надеялся. Только когда воображение рисовало ему собственную его фигуру, красивую, новомодную, он несколько ободрялся. Он спрашивал самого себя: что бы я сделал, если б был на месте Домны Семеновны? Вышел бы замуж за капитана Ивана Егоровича Кука, — отвечал он с самодовольствием, вытягивая свои триковые ноги. Мало-помалу он убаюкал сомнение, и, когда всходил на лестницу, в душе его была одна надежда.
На последней ступени лестницы он встретил молодого человека.
— Здравствуйте, Андрей Петрович! — Но Андрей Петрович насмешливо поглядел на Кука, не поклонился и пошел далее. Сердце капитана вздрогнуло, он готов был закричать: «Крови, Степка, крови!» Но впору опомнился.
Более мы ничего не скажем о вторичном сватовстве нашего капитана. Он очень скоро возвратился домой и в этот день истребил необыкновенное количество крови. Когда он не пил, то вздыхал и произносил про себя: