Том 7. Пьесы
Шрифт:
Абрам. Понятно. Берется помпа. Прочищается блюдечко. Покупается керосин…
Людмила. Ой! Ничего вы не понимаете. Идемте, я вам все покажу. (Васе.)Котик, ты не будешь ревновать? (Тоне.)А вы, может быть, пока приготовите посуду?
Тоня. Да. Только я не знаю, где и что.
Людмила. Вася, помоги. (Абраму.)Идемте. Где у вас кухня? Я буду за вас держаться, а то там велосипед.
Абрам (потрясает
Уходят.
Голос из радио. Алло, алло! Даю зрительный зал.
Радио начинает передавать увертюру из оперы «Евгений Онегин».
Тоня. Ну, показывай, где тут у вас что.
Вася. Бери корзинку. Там стаканы. Вытаскивай. Осторожно!
Тоня. Не беспокойся.
Вася. Такие-то дела, Тонечка Кузнецова. Сколько лет, сколько зим?
Тоня. Что-то около года. Баранки где?
Вася. Около… Баранки можно положить на тарелку. Хорошая была зима…
Тоня. Что с чайником делать?
Вася. Сыпь в него чай. На Патриарших прудах бываешь?
Тоня. И не думаю даже.
Вася. Не думаешь? Стой, что ты делаешь? Весь чай высыпала. Дай — я. Вот так… А помнишь, Тонька, как мы с тобой на Воробьевых горах с салазок угробились?
Тоня. Что ты на меня так смотришь?
Вася. Год. Только год. У меня — жена, у тебя — муж. Ты очень любишь Абрама?
Тоня. Я думаю, что это мое личное дело. Сахар куда?
Вася. Чего же ты покраснела?
Тоня. Я спрашиваю — сахар куда?
Вася. Сыпь… куда-нибудь.
Тоня. Перестань на меня смотреть.
Вася. Такие-то дела, Тонечка. А то дерево на Патриарших прудах помнишь? Десятое с краю, если считать от грелки?.. Я ведь потом всю ночь напролет… Ты знаешь… А на другой день как ошалелый по всей Москве… Снег еще, помню, валил… Всю грудь залепило… и ресницы, знаешь, иголочками такими… Эхма!.. Целый год… Шутка сказать… А ты — такая самая, как была… Да, да, не вертись. Волосы возле уха, из-под косынки.
Тоня быстро убирает волосы под косынку.
Куда ты пропала?
Тоня. Я работала в деревне…
Вася. Нежный такой локон…
Тоня. Перестань. Куда сахар класть, я спрашиваю?
Вася. А, черт с ним! Куда хочешь. Было, да сплыло, Тонечка… Что ж это было?
Тоня. Я кладу в вазочку.
Людмила и
Абрам. С большим трудом, но закипел. Она, товарищи, меня так проинструктировала, что я могу теперь не то что один примус, а целую фабрику примусов поджечь.
Людмила. Ой, не могу! (Хохочет.)Он такой смешной, Абрамчик… С ним прямо с ума можно сойти от смеха… Прямо голову можно потерять…
Тоня (Васе). Я положила в вазочку.
Людмила. Ну, а у вас как дела? Все сделано?
Вася. Все. Только неизвестно, куда сахар сыпать.
Людмила. И ничего у вас не сделано. Разве так засыпают чай? Колбасу не нарезали. Баранки не развязали. Хлеб не вынули. Никуда не годная парочка. Давайте я сейчас все устрою. Товарищ Абрам, садитесь сюда, вы вполне заслужили.
Абрам. После трудов праведных.
Людмила. А вы, товарищ Тоня, рядом со своим супругом. А я рядышком со своим супругом. Вот так. Теперь будем чаек пить…
Входит Емельян Черноземный, поэт и физкультурник.
Емельян. У вас, братва, сегодня переночевать можно? (Увидел все общество.)Эге, да у вас тут, я замечаю, целый банкет с девчатами. (Подходит к Людмиле, потом к Тоне, всматривается в них.)Ничего себе девчата, подходящие. Честь имею представиться. (Тоне.)Демьяна Бедного знаешь?
Тоня. Знаю.
Емельян. Сергея Есенина знаешь?
Тоня. Знаю.
Емельян. Емельяна Черноземного знаешь?
Тоня. Н-не знаю…
Емельян (гордо). Так вот, Емельян Черноземный — это я. Поняла? Кого хочешь за пояс стихами заткну. Мою последнюю поэму знаете? Слухайте все! Называется «Извозчик». «Эх, сглодал меня, парня, город. Не увижу родного месяца. Расстегну я пошире ворот, чтоб способнее было повеситься. Был я буйный, веселый парень, аржаная была голова, а теперь погибаю, барин, потому — засосала Москва…» И-и-и… эххххх… А хотишь, могу и по физкультуре? На, пощупай, не дрейфь, пощупай! Во!
Людмила щупает.
Грудь — во! Кого хотишь по физкультуре за пояс заткну. А что? Может, брешу?
Абрам. Ну, поехал!
Емельян. Так ночевать можно?
Вася. Не угадал, старик. Видишь, у нас какое дело — женились.
Емельян. Кто-о-о?
Вася. Да вот мы. Я и Абрам. Так что, гражданин, нет местов.
Емельян. Нет, серьезно?
Абрам. Факт.