Том 8. Дживс и Вустер
Шрифт:
— То есть, когда он скажет еще что-нибудь?
— Совершенно верно, милорд.
— Н-ну, если вы так считаете… — с сомнением проговорил Билл. — Но мне это кажется… как это говорится?
— Сугубо маловероятно, милорд?
— Да. Именно что сугубо маловероятно.
Капитан Биггар на другом конце комнаты молча злился. Теперь он окончательно потерял терпение и язвительно спросил:
— Ну что, кончили вы там лепетать, Кривой Рочестер?
— Я разве лепетал?
— Еще как лепетали. Словно эти, как их?.. Ну, словно эти штуковины, которые лепечут.
— Листья на дереве? О них иногда говорят, что они лепечут, сэр, — пришел на помощь Дживс. — А также лесные ручьи. В своем очень
— Аи денг хап камоо на покойного лорда Теннисона, — раздраженно отозвался он. — А что меня интересует, так это подвеска.
Билл взглянул на него с некоторой надеждой:
— Вы собираетесь пояснить, в чем дело с этой подвеской? Пролить, так сказать, свет?
— Да, собираюсь. Она стоит около трех тысяч зеленых, и вы, — заключил он как бы между прочим, — ее украдете, Кривой Рочестер.
— Ук… украду?
— Нынешней же ночью.
Человеку, которого только что словно шмякнули тупым предметом по макушке, довольно непросто выпрямиться во весь рост и устремить на собеседника укоризненный взор, но у Билла это получилось.
— Что-о? — вскричал он, потрясенный до глубины души. — Вы, опора Империи, живой пример для подражания даякам, всерьез предлагаете мне ограбить мою гостью?
— Я ведь тоже ваш гость, однако вы меня ограбили.
— Только временно.
— И миссис Спотсворт вы тоже ограбите только временно. Я не вполне точно сказал: «украдете». Все, что мне от вас нужно, это взять у нее подвеску в долг до завтрашнего ужина, а тогда она будет ей возвращена.
Билл схватился за волосы.
— Дживс?
— Милорд?
— На помощь, Дживс. У меня мозги кругом идут. Вы уловили какой-нибудь смысл в словах этого носорогоубиицы?
— Да, милорд.
— Вот как? В таком случае, «ты лучше меня, Гунга Дин». [34]
— Направление мыслей капитана Биггара представляется мне ясным, милорд. Джентльмену настоятельно нужны деньги, чтобы завтра в Дерби поставить на лошадь по кличке Баллимор, и он предлагает, как я понял, изъять у владелицы подвеску, заложить и полученные средства употребить на вышеназванные цели. Я правильно изложил вашу мысль, сэр?
34
…ты лучше меня, Гунга Дин. — Рефрен в стихотворении Р.Киплинга, входящего в сборник 1892 г. «Солдатские баллады».
— Да.
— А по завершении скачек, как я понимаю, этот предмет будет доставлен обратно, и кто-нибудь, может быть я, обнаружит его в таком месте, где дама могла его обронить, и вручит его ей. Я не ошибаюсь, сэр?
— Нет.
— В таком случае, если только можно быть на все сто процентов уверенным в том, что лошадь Баллимор придет первой…
— Придет, придет, можете не сомневаться. Я же вам сказал, он дважды побил рекорд ипподрома.
— Это официально, сэр?
— Прямо из конюшни.
— Тогда я, должен признаться, не вижу — или почти не вижу — оснований возражать против этого плана.
Билл с сомнением покачал головой.
— А по-моему, это все-таки кража. Капитан Биггар досадливо поморщился.
— Ничего подобного! И сейчас объясню, почему. В каком-то смысле можно сказать, что эта подвеска — моя.
— Ну, знаете… чья, вы сказали?
— Моя. Позвольте, я расскажу вам одну историю.
Несколько мгновений капитан Биггар молчал, погрузившись в раздумье. Потом очнулся, увидел, что стакан его пуст, и снова его наполнил. В данной ситуации он вел себя как человек, который намерен, пусть даже предложенная им сделка и сорвется, зато, по крайней мере, выпить как можно больше хозяйского виски и тем хоть отчасти возместить понесенный урон. Когда живительная жидкость достигла желаемых глубин, он утерся тыльной стороной руки и приступил к повествованию.
— Знает который-нибудь из вас, ребята, «Длинный бар» в Шанхае? Нет? Ну, так я вам скажу, что это — «Кафе де ля пэ» Востока. Все говорят, если просидеть в парижском «Кафе де ля пэ» достаточно долго, то непременно увидишься со всеми своими приятелями, и точно так же в «Длинном баре». Несколько лет назад, оказавшись в Шанхае, я как-то заглянул в «Длинный бар», притом у меня и в мыслях не было, что Толстый Фробишер и Субадар могут быть где-то ближе тысячи миль оттуда, но только вошел, смотрю, а они вот они, голубчики, сидят себе на табуретах у стойки. «Привет, Бвана, старикан», — говорят они мне, когда я подвалил поближе. И я им тоже: «Привет, Толстый! Привет, Субадар, старина», — а они мне: «Что будешь пить, старик?», и я им в ответ: «Что вы пьете, то и мне подойдет», и Толстый заказал по стигна-рому на всех троих, и мы принялись толковать про цоу-луанг и най бахн рот файс, и где мы последний раз виделись, и что сталось с пугни в Лампанге, и про тому подобные вещи. А когда допили до дна, я сказал: «Следующий круг за мной. Тебе что, Толстый, старикан?» Он говорит: «Смешивать не буду: стинга-ром», — «А тебе, Субадар, старикан?» — спрашиваю, и он говорит, ему тоже стинга-ром, ну, и я поманил пальцем бармена и заказал еще раз то же самое всем троим, и, короче говоря, нам налили, стинга-ром Субадару, стинга-ром Фробишеру и стинга-ром мне.» «Удачи, ребята!» — сказал Толстый Фробишер. «Удачи, ребята!» — сказал Субадар. А я сказал: «Выше голову, молодцы», и мы выпили. Дживс кашлянул, почтительно, но твердо.
— Прошу прощения, сэр.
— Да?
— Не хотелось бы прерывать ваше повествование, но куда оно ведет, сэр?
Капитан Биггар побагровел. Человеку, рассказывающему зажигательную, крепко сколоченную историю, не нравится, когда у него спрашивают, куда она ведет.
— Куда ведет? Что значит, куда она ведет? Разумеется, куда надо, туда и ведет. Я как раз подхожу к самому интересному. Только мы выпили по второму кругу, и тут, этак трусливо озираясь, словно боясь, что его сейчас вышвырнут вон, входит этот парень в драной рубахе и джинсах.
Неожиданное появление нового действующего лица совершенно запутало Билла.
— Что еще за парень в драной рубахе и джинсах?
— Тот самый, про которого я вам рассказываю.
— Кто это такой?
— А-а, вот то-то и оно! Я его первый раз в жизни видел, и Толстый Фробишер, замечаю, тоже первый раз в жизни видит, и Субадар тоже. Но он эдак бочком подваливает к нам и только разинул рот, как сразу говорит, обращаясь ко мне: «Привет, Бимбо, старина», а я удивился и спрашиваю: «Ты кто такой?» — потому что меня никто не звал Бимбо с тех пор, как я кончил школу. В школе-то меня все так звали, Бимбо, Бог весть почему, но там, на Востоке, меня, сколько помню, величали исключительно Бвана. А он говорит: «Ты что, меня не узнаешь, старик? Я Сикамор, старик». Я пригляделся получше и спрашиваю: «Как ты говоришь, старина? Сикамор? Случайно, не Щеголь Сикамор, который со мной учился в военном классе в Аппингаме?» А он отвечает: «Я самый, старина. Только теперь меня зовут Бродяга Сикамор».