Том 8. Рассказы
Шрифт:
Ребенок уснул, и Фредерика опустилась у стола, закрыв лицо руками. Она не могла больше сдерживать слез.
Бенджамин гладил своей грубой рукой ее пушистые волосы, такие же светлые, как у сына, и ласково, как ребенка, уговаривал:
– Ведь я за вас болею душой! Пойми же! Завтра Самуэль будет иметь большие кружки дымящегося молока и белый хлеб, а у тебя на столе будет хороший кусок говядины,
Фредерика еще раз всхлипнула и умолкла.
– Спать пора, Бен…
Больше они ни о чем не говорили.
Но Бенджамин знал, что она согласна. А на Другой день, простившись с женой и ребенком, он уже летел на пассажирском аэроплане в Гренландию.
Серо-зеленая пелена Атлантического океана сменилась полярными картинами севера. Ледяная пустыня с разбросанными по ней кое-где горными вершинами… Временами аэроплан пролетал низко над землей, и тогда видны были хозяева этих пустынных мест – белые медведи. При виде аэроплана они в ужасе поднимались на дыбы, протягивая вверх лапы, как бы прося пощады, потом бросались убегать с неожиданной скоростью.
Джонсон невольно улыбался им, завидовал суровой, но вольной их жизни.
Вдали показались постройки и аэродром.
– Прилетели!
Дальнейшие события шли необычайно быстро.
Джонсона пригласили в контору «Консерваториума», где записали его фамилию, адрес и снабдили номером, который был прикреплен к руке в виде браслета.
Затем он спустился в подземные помещения.
Подземная машина летела вниз с головокружительной быстротой, пересекая ряд горизонтальных шахт. Температура постепенно повышалась. В верхних шахтах она была значительно ниже нуля, тогда как внизу поднималась до 10 градусов.
Машина неожиданно остановилась.
Джонсон вошел в ярко освещенную комнату, посреди которой находилась площадка с четырьмя металлическими канатами, уходящими в широкое отверстие в потолке. На площадке находилась низкая кровать, застланная белой простыней. Джонсона переодели в легкий халат и предложили лечь в кровать. На лицо надели маску, заставляя его дышать какими-то парами.
– Можно! – услышал он голос врача.
И в ту же минуту площадка с его кроватью стала подниматься вверх. Скоро он почувствовал все усиливавшийся холод. Наконец холод стал невыносимым. Он пытался крикнуть, сойти с площадки, но все члены его тела как бы окаменели… Сознание его стало мутиться. И вдруг он почувствовал, как приятная теплота разливается по его телу. Но это был обман чувств, который испытывают все замерзающие: в последнем усилии организм поднимает температуру тела перед тем, как отдать все тепло холодному пространству. В это короткое время мысли Джонсона заработали с необычайной быстротой и ясностью. Вернее, это были не мысли, а яркие образы. Он видел свой сад в золотых лучах солнца, яблони, покрытые пушистыми белыми цветами, желтую дорожку, по которой бежит к нему навстречу его маленький Самуэль, а вслед за ним идет улыбающаяся, юная, краснощекая, белокурая Фредерика…
Потом все стало меркнуть, и он окончательно потерял сознание.
Через какое-нибудь мгновение оно вернулось к нему, и он открыл
Перед ним, наклонившись, сидел молодой человек.
– Как вы себя чувствуете, Джонсон? – спросил он, улыбаясь.
– Благодарю вас, небольшая слабость в теле, а в общем не плохо, – ответил Джонсон, оглядываясь вокруг. Он лежал в белой ярко освещенной комнате.
– Подкрепитесь стаканом вина и бульоном, а потом в дорогу!
– Позвольте, доктор, а как же с анабиозом? Он не удался, или в шахтах срочно потребовались рабочие?
Молодой человек улыбнулся.
– Я не доктор. Будем знакомы. Моя фамилия Крукс, – и он протянул Джонсону руку. – Анабиоз удался, но мы об этом еще успеем поговорить. Нас ждет аэроплан!
Джонсон, удивляясь, что с анабиозом так скоро все покончено, быстро оделся и поднялся с Круксом на поверхность.
«А Фредерика-то проплакала небось всю ночь», – думал он, улыбаясь скорой встрече.
У входа в подземелье стоял большой пассажирский аэроплан. Кругом расстилалась вечная ледяная пустыня. Была ночь. Северное сияние полосовало небо снопами лучей нежной меняющейся окраски.
Джонсон, уже в теплой шубе, с удовольствием вдыхал чистый морозный воздух.
– Я доставлю вас до дому! – сказал Крукс, помогая Джонсону подняться по лестнице в кабину.
Аэроплан быстро взвился в воздух.
Джонсон увидел ту же пересеченную местность, те же оледенелые кратеры, появляющиеся от времени до времени на пути, как степные курганы, и тех же медведей, которым он так недавно позавидовал. Вот и древние седые волны Атлантического океана. Еще немного времени, и на горизонте в сизом тумане показались берега Англии.
Кардифф… шахты… уютные коттеджи… Вот виднеется и его беленький коттедж, утопающий в густой зелени сада. У Джонсона сильно забилось сердце. Сейчас он увидит Фредерику, возьмет на руки маленького Самуэля и начнет подбрасывать вверх.
«Еще, еще!» – будет лепетать малыш по своему обыкновению.
Аэроплан сделал крутой вираж и спустился на лужайке у домика Джонсона.
Джонсон в нетерпении вышел из кабины. Воздух был теплый. Сбросив шубу, Джонсон побежал к дому. Крукс едва поспевал за ним.
Был прекрасный осенний вечер. Заходившее солнце ярко освещало крупные красные яблоки на яблонях сада.
– Однако, – с удивлением произнес Джонсон, – неужели я проспал до осени?
Он подбежал к ограде сада и увидел сына и жену. Маленький Самуэль сидел среди осенних цветов и со смехом бросал яблоки матери. Лица Фредерики не было видно за ветками яблони.
– Самуэль! Фредерика! – радостно закричал Джонсон и, перепрыгнув через низкую ограду, побежал через клумбы навстречу жене и сыну.
Но малыш, вместо того чтобы броситься навстречу отцу, заплакал, увидя приближавшегося Джонсона, и в испуге бросился к матери.
Джонсон остановился и вдруг увидал свою ошибку: это были не Самуэль и Фредерика, хотя мальчик очень походил на его сына. Молодая мать вышла из-за дерева. Она была одних лет с Фредерикой, такая же светлая и румяная. Но волосы были темнее. Конечно, это не Фредерика! И как только он мог ошибиться! Вероятно, это одна из соседок или подруг Фредерики.
Джонсон медленно подошел и поклонился. Молодая женщина выжидательно смотрела на него.